Новые страхи

Наконец показалась и сама деревня, это одно из тех мест, которые вы посещали во время каникул в школьные годы: остановка автобуса, круглосуточно работающий магазин, кафе с полосатым навесом, церковь и лавчонка, где туристы покупают подарки и сувениры. В кафе теперь есть машина, готовящая капучино, от этого вы одновременно испытываете и грусть, и облегчение.

Выйдя из автобуса, я почувствовала разлуку с Лондоном так, будто от почти зажившей раны оторвали грязный кусок пластыря и выкинули.

Коттедж, в котором жила Бек, стоял в дальнем конце грязного переулка. Внутри все производило впечатление сознательной реконструкции типичного интерьера 1960-х годов, включая виниловые обои и гарнитур из трех дутых кресел оранжевого цвета. Дровяная печь, чудовищная плита фирмы «Рейберн», дававшая также горячую воду.

– Владельцы сказали, что можно все переделать здесь по своему вкусу, – радостно сообщила мне Бек, только она так ничего и не переделала, просто бросила свои вещи и забыла о ремонте. То же было и с квартирой в Фулхаме.

Лучше всего в этом коттедже было его положение – окна выходили на поля, вдалеке за деревьями виднелось море. Заросший сад позади дома, грязный бетонированный двор, за ним непроходимые заросли ежевики и купыря. Возле дома сарай-пристройка, крыша которого почти столь же водонепроницаема и который Бек использовала как студию. Обогревался сарай его огромным серо-коричневым нагревателем, который, запасая тепло, работал по ночам, когда электроэнергия дешевле, и выглядел так, будто его изготовили в день победы над Германией. Убрать его отсюда значило разобрать часть сарая, и сразу становилось ясно, почему никто до сих пор не предпринимал таких попыток. Балки сарая образовывали дуги у нас над головами, как обнаженные шпангоуты опрокинутого струга викингов.

Я поежилась. Я не говорила Бек, что Эдди от меня переехал. После ее разрыва с Марко я боялась, что это будет выглядеть смешным подражанием. Мне все еще недоставало его сильнее, чем я ожидала, хоть я и понимала, что не хватает не столько самого Эдди, сколько привычного образа жизни, включая и постоянного пиления друг друга, которое за десять лет совместной жизни мы довели до состояния высокого искусства.

Мне, наверно, не хотелось это обсуждать. Я надеялась, что и о Марко мы тоже говорить не будем. Бек провела большую часть последних полутора лет в убеждении, что ее возвращение – лишь вопрос времени, что с ее стороны, очевидно, было заблуждением. Марко отслужил свое время и не собирался возвращаться к бессмысленному повторению одного и того же.

Везде, и в коттедже, и в сарае, пахло сыростью, и я даже тогда беспокоилась о здоровье Бек.

Это был тот год, когда Бек начала работать над серией картин, посвященных паукам-крестовикам. Я видела кое-что из того, что она делала, – главным образом подмалевки, жженая охра, много телесного цвета и неапольского желтого. Эти цвета напоминали мне поля за ее домом.

Считается, что Бек и Марко разошлись из-за болезни Бек или что ее болезнь стала результатом ухода Марко. И то, и другое неверно. Марко ушел из-за романа Бек с Лилой Нуньез, по крайней мере воспользовался им как поводом. Но истинная причина болезни Бек заключалась в самоубийстве ее матери.

– То же самое будет и со мной, – сказала она, позвонив мне. Я не понимала, что она имеет в виду. Она всхлипывала. Я сказала ей притормозить. Именно это и говорят человеку, который несет непонятно что, разве не так? Притормозить, независимо от того, с какой скоростью он говорит.

Большая часть того, что пыталась сказать Бек, тонула в слезах.

– Мама умерла, – сказала она наконец. – Тело никому не показывают. Она спрыгнула с крыши многоэтажной автостоянки.

Я похолодела. Еще одно идиотское клише, но в данном случае именно это я почувствовала, как будто мне в вену ввели холодную жидкость.

Дженни Хэтауэй покончила с собой.

– Она?.. – спросила я после положенных пятнадцати минут восклицаний «Какой ужас!», возмущения и сочувствия – всего сразу. «Она оставила записку?» – вот что я должна была спросить, а Бек, должно быть, поняла меня, потому что ответила на мой вопрос, как будто я произнесла вслух все слова, а не только первое.

– В этом не было необходимости, ведь правда? Отец знал. Мы все знали. Она менялась. Она, должно быть, чувствовала, что ей осталось совсем немного.

Мы говорили почти час.

– Я не собираюсь ей подражать, – сказала Бек под конец разговора. К тому времени она уже перестала плакать, но голос был еще хриплый от недавних слез. – Никто не заставит меня так поступить. И не моя вина, что я…

Она так и не договорила.

«С отклонениями», – подумала я. Я отлично понимала, что она имеет в виду. То же когда-то сказала она и мне. Не было необходимости растолковывать.

Что же я чувствовала к ней, в конце концов? Что брошу все и буду с ней. Что не хочу больше ее видеть.