Новые центурионы

Гус нервно взглянул на фасады магазинов и увидел двух негров с высокими лоснящимися прическами и в цветных комбинезонах. Их красный «кадиллак» с откидным верхом остановился перед витриной, надпись на которой гласила:

«Ателье Большого Индейца», ниже желтыми буквами было приписано: «Самые модные прически. Процесс».

– Как вы называете такие прически, как вон на тех двух? – спросил Гус.

– На тех сводниках? Это как раз «процесс» и есть, хотя кое-кто называет его «марсель». У пожилых полицейских имеется на этот счет свое словечко – «газировка», но для рапортов большинство из нас ограничивается «процессом». На то, чтобы ухаживать за чудесным «процессом», наподобие вон того, уходит уйма денег, но ведь у сводников их куры не клюют. А иметь «процесс» на голове для них так же важно, как иметь «кадиллак». Без этих двух вещей не обходится ни один уважающий себя сводник.

Хорошо бы солнце наконец село и стало чуть прохладней, думал Гус. Он любил летние вечера, сменяющие такие вот жаркие и сухие, как бумага, дни.

Над белым двухэтажным оштукатуренным домом на углу показался полумесяц, рядом с ним загорелась какая-то звездочка. У широких дверей стояли двое коротко остриженных мужчин в черных костюмах и бордовых галстуках. Заложив руки за спины, они провожали полицейский автомобиль сердитыми взглядами.

– То была церковь? – поинтересовался Гус у Кильвинского, который даже не посмотрел ни на здание, ни на мужчин.

– Мусульманский храм. Что-нибудь знаешь о мусульманах?

– Да так. Кое-что читал в газетах.

– Секта фанатиков, не так давно пустившая ростки по всей стране. В нее вошли и многие бывшие жулики. Все они терпеть не могут полицию.

– А выглядят чистюлями, – сказал Гус и бросил взгляд через плечо. Лица мужчин неотрывно следили за их машиной.

– Они лишь капля в потоке, захлестнувшем страну, – сказал Кильвинский.

– Кроме нескольких человек, вроде нашего шефа, никто не ведает, к какому берегу нас прибьет. Чтобы выяснить это, может, понадобится десяток лет.

– Что это за поток? – спросил Гус.

– Долго объяснять, – ответил Кильвинский. – Да и не уверен, что у меня получится. Кроме того, мы уже приехали.

Гус обернулся и увидел на почтовом ящике зеленого оштукатуренного дома цифры 173. По переднему дворику тут и там был раскидан мусор.

На полуразвалившемся крыльце трясся, съежившись на ветхом плетеном стуле, старый негр в спецовке цвета хаки. Гус едва разглядел его.

– Хорошо, что вы, шефы, заимели возможность заехать, – сказал негр, вставая и постоянно поглядывая в приоткрытую дверь. Его била мелкая дрожь.

– В чем дело? – спросил Кильвинский, поднявшись на три ступеньки.

Фуражка его на серебристой копне волос держалась как влитая.

– Пришел я, значит, домой, а в доме вижу мужика. И даже не знаю, кто таков будет. Он сидел, значит, там и глядел на меня, а я испужался и побег прямо сюда вот, а потом дальше, вон в ту дверь, и позвонил по соседскому телефону, а пока вас дожидался, значит, все внутрь поглядывал, а он сидит там и качается. Боже ж ты мой, думаю: помешанный. Молчит, сидит и качается.

Гус непроизвольно потянулся к дубинке и вцепился пальцами в пазы на рукояти, ожидая, какой первый шаг предпримет за них Кильвинский. И был немало смущен, осознав, что испытал облегчение, когда Кильвинский подмигнул ему и произнес:

– Ты, напарник, оставайся здесь – на случай, коли он попытается выбраться в заднюю дверь. Там забор, так что ему придется поспешить обратно. Парадный вход – это единственное, что ему остается.

Спустя несколько минут Гус со стариком услышали крик Кильвинского:

– Ладно уж, сукин сын, выметайся и не вздумай возвращаться!

Хлопнула задняя дверь. Затем Кильвинский откинул москитную сетку и сказал:

– О'кей, мистер, можете войти. Он убрался.

Гус направился следом за ссутулившимся стариком. Вступив в прихожую, тот снял с головы измятую шляпу.

– Он, конечно, убрался, на то вы и начальство, – сказал старик, но дрожать не перестал.

– Я запретил ему возвращаться, – сказал Кильвинский. – Не думаю, что он когда-нибудь объявится еще в ваших краях.

– Да благословит вас всех Господи Боже, – произнес старик, направился, шаркая, к задней двери и запер ее на ключ.

– Давно пил в последний раз? – спросил Кильвинский.

– О, пара дней уж минула, – ответил старик, улыбнувшись и обнажив почерневшие зубы. – Со дня на день, значит, чек должен по почте прийти.

– Что ж, все, что тебе сейчас нужно, – это чашка чаю да немного сна. А завтра почувствуешь себя гораздо лучше.

– Благодарю вас, значит, всех без исключения, – сказал старик, а они уже шагали по щербатому бетонному тротуару к своей машине. Кильвинский сел за руль, тронул с места, но так и не проронил ни единого слова.

Наконец Гус сам прервал молчание:

– Должно быть, для алкоголиков их белая горячка сущий ад, а?

– Должно быть, – кивнул Кильвинский. – Ниже по улице есть одно местечко, где мы можем выпить кофе. Он так плох, что годится разве что для севшего аккумулятора, зато бесплатный, как и пончики к нему.

– Мне это по вкусу, – сказал Гус.