Новые центурионы

Но был у них и общий секрет, объединявший их, казалось, теснее, чем удается по обычной дружбе. Заключался он в общем знании того, что знают они главное – разницу между силой и слабостью, страхом и мужеством, добром и злом, в особенности между добром и злом. И хоть среди них, случалось, бушевали споры (чаще всего когда Бонелли с излишним усердием прикладывался к бутылке), они сходились в самом важном, чего, как правило, не обсуждали: любой обладающий здравым смыслом и опытом полицейский наверняка успел познать, что в этом мире почем, так что говорить о том было просто ни к чему. А потому они болтали о своей работе и женщинах, рыбной ловле, гольфе или бейсболе – в зависимости от того, кто из них – Фаррелл, Шульман или Хантер – задавал тон в разговоре. Ну а если слово брал Петри, тут уж беседа сворачивала на кино: родной дядя Петри был режиссером, а сам племянник, даже отслужив пять лет в полиции, все еще по-детски бредит голливудскими звездами.

Пройдясь несколько раз по смиренной Гусовой внешности, обсудив, почему ни одна проститутка не признает в нем полицейского, сделав вывод, что это как раз и делает его лучшим спецом по шлюхам в команде, они решили сменить тему: Гус никогда не отшучивался в ответ, а потому чаще подкалывали Бонелли с его злым язычком и находчивостью – это было куда забавнее.

– Эй, Марти, – позвал Фаррелл Хантера, вымучивавшего из себя отписку по мерам, предпринятым по какой-то жалобе. Подперев подбородок гладкой коричневой рукой, он смотрел вниз, а его карандаш судорожно скакал по бумаге. Стоило Бонелли подать реплику, и карандаш послушно замирал, пережидая хантеровский смех. Было яснее ясного, что Хантер предпочел бы работать именно с ним, с Бонелли, однако сержант Андерсон, придерживаясь твердых взглядов на сущность начальственного надзора и утвержденного плана-графика смены, тщательнейшим образом следил за соблюдением расписания. Он поставил их в известность, что до получения диплома в университете штата ждать ему теперь совсем недолго и что у него уже сдано двенадцать зачетов по психологии, так что он и есть здесь тот единственный человек, кто знает, кому, с кем и когда работать, на что Бонелли сердито прошептал: «И как только этот хрен попал к нам в отдел?» – Эй, Марти, – повторил Фаррелл, вынуждая Хантера поднять голову. – Ума не приложу, как это вам удается вечно жаловаться: черных, мол, зажимают, то тут, то там, на должность не берут, а когда мы и впрямь идем вам навстречу, вы опять недовольно брюзжите. Послушай-ка, что пишут в «Таймс»: «Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения от лица всех тех, кто томится в камерах смертников, потребовала провести качественное расследование того, почему количество негров в этих камерах так несоразмерно велико».

– Людям не угодишь, – ответил Хантер.

– Кстати, Марти, не обделяет тебя та белая курвочка-либералка, что все эти дни крутится вокруг гетто? – спросил Бернбаум.

– На сей раз Марти некогда: готовится к экзамену на сержанта, верно, Марти? – сказал Бонелли. – Сорок очков заработает сам, и еще столько же ему подарят за то, что он черный.

– А после первое, что я сделаю, – это сыщу твою бабенку, Сэл, – сказал Хантер, отрывая глаза от рапорта.

– Господи, Марти, будь другом, сыщи Элси сейчас же, сможешь? Все равно эта сучка только и делает, что болтает о замужестве да моих трех разводах.

Мне жена нужна другая, такая, чтобы...

– У кого-нибудь есть резинка? – спросил сержант Андерсон, внезапно шагнув на «рабочую» половину комнаты, отделенную от его конторки рядом шкафов.

– Нету. Коли нам кажется, что красотка настолько плоха, что без резинки к ней не подъехать, мы заказываем у нее другие услуги, – сказал Фаррелл, весело разглядывая Андерсона голубыми, близко посаженными глазами.

– Я имел в виду резинки для контейнеров, в которых хранятся свидетельские показания, – холодно сказал тот. – По-прежнему разливаем в них спиртные напитки, а?

– Ящик в шкафу, Майк, – сказал Бонелли, и все притихли, поняв, что шутка Фаррелла начальству не понравилась. – Сегодня в баре работаем?

– Прошло две недели, как к нам поступила та жалоба на «Погребок».

По-моему, пора и отреагировать.

– Обслуживание посетителей после закрытия? – спросил Фаррелл.

– Если бы ты урвал немного времени от сочинения своих острот и взял на себя труд заглядывать в поступившие жалобы, ты бы знал, что бармен «Погребка» снимает квартиру прямо над заведением и что порой, случается, приглашает клиентов к себе наверх, где продолжает как ни в чем не бывало продавать выпивку. Естественно, после отведенных на то часов.

– Сегодня же все там проверим, лично для тебя, Майк, – примирительно сказал Бонелли, но, подумал Гус, в этих карих глазах под тяжелыми бровями примирения нет и в помине. Они разделались с Андерсоном, даже не нарушив норм вежливости.

– Хочу заняться этим сам, – сказал сержант. – В одиннадцать жду вас с Плибсли на углу Третьей и Западной, там и решим, отправимся туда вместе или по одному.

– Только мне туда нельзя, – сказал Бонелли. – Слишком многих я там повязал. Бармен меня знает.