Новые центурионы

— Тебе просто говорят: вот ящик с тридцативосьмерками, а вот дробовик, и кивают на двух других парней, и говорят: бери машину и мотай туда.

Смешно! — сказал Силверсон. — Никто из нас и не работал-то тут прежде.

Дьявол! Приятель, я двенадцать лет оттарабанил в Хайлэнд-парке. А здесь не отличу свой зад от мелко нарезанной салями.

— Кое-кого из ребят вызывали сюда еще прошлой ночью, — тихо сказал негр. — Сам я уилширский, но меня сюда прошлой ночью не вызывали.

— А сегодня здесь вся городская полиция, — сказал Силверсон. — Да где эта трепаная Центральная авеню? Поступил сигнал о помощи с Центральной авеню.

— Не бери в голову, — сказал тот. — Каждую минуту у них уж новый наготове.

— Погляди-ка вон туда! — сказал Силверсон и на Сан-Педро-стрит устремился по встречной полосе к бакалее, откуда вышли, унося с собой ящики с провизией, один за другим с десяток человек.

— Ну, бесстыжие задницы, — сказал полицейский-негр и, как только Силверсон затормозил, выскочил из машины и ринулся к витрине, преследуя спасающихся бегством мародеров. К удивлению самого Гуса, тело его сработало, рука отворила дверцу, а ноги понесли — пусть не по прямой, пусть вприпрыжку и не сгибая колен, но все же понесли его — к магазину.

Негр схватил какого-то высокого и черного, как копирка, типа за грудки и, не снимая перчаток, влепил ему затрещину. Перчатки, видно, оказались с кастетной начинкой, потому что тот взвился, перевернулся спиной назад и рухнул в отверстие, зияющее в зеркальном стекле. Острые края полоснули его по руке, брызнула кровь, и он издал душераздирающий вопль.

Остальные через задний ход и боковые двери бросились врассыпную, и спустя несколько секунд в разграбленном магазине находились уже только трое полицейских да истекающий кровью мародер.

— Ты отпусти меня, — взмолился раненый, обращаясь к негру. — Мы оба черные. Ты сам-то точь-в-точь как я. Такой же.

— Никакой я тебе не такой же. Ты ублюдок, — ответил негр и поднял его одной рукой, выказывая недюжинную силу. — А таким, как ты, я отродясь не бывал.

Пока они отвозили мародера в участок и занимались оформлением бумаг, что в данном случае означало лишь составление наброска обычного рапорта по аресту без заполнения регистрационного листка, — пока они всем этим занимались, минул час. Для Гуса этот мирный час пролетел чересчур быстро.

Проглотив горячий кофе, он убедился, что желудок свело пуще прежнего. Он и очнуться не успел, как они уже снова были на улице, только теперь на город спустилась ночь, и темнота потрескивала сухими выстрелами.

Я дурачил их пять лет, думал Гус. И почти одурачил себя, но сегодня им все станет ясно, и станет ясно мне… Он всегда боялся, что, когда это наступит, он будет дрожать, как кролик, уставившийся в глаза удаву. Так он это себе и представлял. Придет миг Великого Страха — чем бы он там ни был вызван, но он придет и окончательно парализует его послушное тело, оно взбунтуется и откажется повиноваться рассудку.

— Слышите пальбу? — спросил Силверсон, когда они снова выехали на Бродвей и увидели, как небо сверкнуло дюжиной огней. Улицы перегородили пожарные машины, и Силверсон вынужден был петлять окольными путями, совершая странное и безадресное патрулирование — повсюду и в никуда.

— С ума сойти, — сказал негр, которого, как оказалось, звали Клэнси.

Естественная тенденция обращения всего сущего в хаос, подумал Гус.

Главнейший закон природы, как повторял Кильвинский. Только творцы порядка могут на время приостановить его действие, однако рано или поздно, но неизбежно наступает царство тьмы и хаоса, так говаривал Кильвинский.

— Посмотрите-ка на эту задницу, — сказал Клэнси и посветил фонариком на одинокую фигуру грабителя, рыскавшего рукой в витрине винного магазина в поисках кварты прозрачной жидкости, каким-то чудом уцелевшей средь битого стекла. — Следовало бы применить к мерзавцу передовые методы микротротуарной хирургии. Интересно, как бы ему понравилась лоботомия в исполнении доктора Смита и доктора Вессона?

Когда Силверсон остановил машину, Клэнси, за которым теперь числился дробовик, пальнул в воздух, но тот тип даже не обернулся и продолжал шарить рукой в потемках. Только дотянувшись наконец до бутылки, он подставил под яркий свет коричневое сердитое лицо и не спеша зашагал со своим трофеем прочь от магазина.

— Сукин сын, утер нам нос, — сказал Силверсон, отъезжая от одинокой фигуры, бормочущей ругательства и топчущей темноту мерной, непреклонной поступью шагов.

Следующий час не принес ничего нового: бешеная езда по принятым сигналам, прибытие на место как раз вовремя, чтобы начать преследования тающих во мгле силуэтов, голоса операторов из Центральной, продолжающие поливать эфир сообщениями о ждущих подмоги и об ограблениях, — и все это до тех пор, пока вызовы не превратились для них в сплошной шумовой вал, и тогда все трое, проявив благоразумие и мудрость, решили, что главная их задача — защитить самих себя и пережить эту ночь целехонькими.