— Но у тебя есть хлеб в валках, как с ними думаешь? — спрашивает Павлов.
— Пока комбайнам работа есть, нас те валки не волнуют, — уверяет Соколов. — В валках-то у нас осталось поменьше тысячи гектаров, в случае чего руками обмолотим, — смеется Соколов.
«Ему можно смеяться», — с горечью думает Павлов.
— Сегодня, Андрей Михайлович, завершаем выполнение своего обязательства по продаже хлеба государству.
— А еще сдадите сколько? — машинально спрашивает Павлов.
— Что намолотим из валков, все сдадим.
Гребенкин не слышал слов Соколова, но ему все понятно. Когда Павлов положил трубку, он попросил:
— В будущем надо перестраиваться.
Заходит Несгибаемый — только что вернулся из районов.
— Ждать больше нечего, — говорит он. — Надо пускать все подручные средства, но молотить валки. Пусть по два гектара в день на комбайн, на самой малой скорости, но молотить!
— Потери же огромные, — бросает Гребенкин.
— Иного выхода нет, — повторяет Несгибаемый.
И началось то, что все газеты потом назовут героическим подвигом сибирских хлеборобов. Каждый час, каждая минута погожего времени были использованы для молотьбы хлебов. Под дождем, в холодную погоду комбайнеры не уходили от своих агрегатов, при малейшем просвете заводили моторы.
Павлов в эти дни часто бывал на полях и всякий раз, уезжая с поля, говорил себе: да, это настоящие герои!
В одном из совхозов он застал секретаря партийной организации в кабинете и уже собрался пожурить его, но вовремя удержался, решив сначала все выяснить. Секретарь сидел за письмами… Больше десятка их уже в конвертах, он писал очередное. И все они — родственникам передовиков страды.
— Мы не сами это придумали, — признался секретарь, — от других переняли. Вот пишу в Свердловскую область, семье шофера Харламова. Он совхозу помогает, занял второе место, вот и уведомляю об этом жену и дочь Харламова, выражаю от имени коллектива благодарность. Надо написать и на Кубань, матери комбайнера Кочубея, поблагодарить за сына — хорошо поработал в минувшей пятидневке! Ну, а эти, — он положил руку на письма в конвертах, — это нашим, совхозным. Некоторым посылаем телеграммы. И само собой — положенные премии.
Он рассказал, как организовано соревнование, как поощряются победители. Но все это в соответствии с рекомендациями крайкома партии. А вот письма — новинка, и новинка хорошая, думает Павлов. Он подождал, пока парторг написал все письма, и пригласил его съездить к лучшему комбайнеру.
— А самый лучший у нас — сын директора Костя Котов.
Парторг рассказал о нем. Котов поступил в сельхозинститут, готовился стать инженером, но проучился два года и вернулся домой. Решил продолжать учебу заочно, попросился на комбайн. Тем более что и до этого работал на комбайне.
День пасмурный, но без дождя. По полям двигались комбайны, но еле-еле… И комбайн Котова не спеша пожирал хлебный валок, то и дело останавливался, пережевывал сырую массу, затем снова двигался…
Костя Котов, рослый, не по годам серьезный, рассказал Павлову, как у них организована работа. Нового он ничего не сообщил, и, как понял Павлов, секрет его успеха в трудолюбии. За всю уборку ни единого простоя по техническим причинам! И не случайно на бункере его комбайна красуются уже девять звездочек.
Павлов хорошо запомнил комсомольца Костю Котова. И зимой с большим удовольствием пожимал его руку, когда вручал ему ленту «Чемпион жатвы-72». Костя Котов намолотил зерна больше всех— 18 тысяч центнеров!
Вот что значит трудолюбие!
Трудной оказалась «страда-72», очень трудной. Но победа осталась за людьми. Высокий урожай был убран. Конечно, не обошлось без потерь, но рекордный рубеж взят!
Тружеников края тепло поблагодарил Генеральный секретарь ЦК. Его телеграмма была оглашена на митинге победителей в соревновании хлеборобов. И хлеборобы в своем ответе дали заверение, что они не пожалеют сил для достижения новых трудовых успехов.
23
Изучая материалы по урожайности полей в третьем году девятой пятилетки, Павлов никак не мог погасить в себе чувство радости за результаты работы хлеборобов. Правда, он одновременно и упрекал себя: урожай в целом по краю ниже прошлогоднего, а ты радуешься… Искать бы промахи — самое верное дело. Но Павлов привык быть честным перед собой и на этот раз был убежден: нет, это не поражение, а победа!