После этого Павлов и совхозные руководители раздумывали: как же быть? Решили так: выписать счет за обед, и раз уж Столпник требовал получить за всех, его деньгами оплатить счет — сумма-то, как помнится Павлову, чуть больше двадцати рублей… А на другой день в город послали нарочного, он нашел Столпника, вручил ему счет и сдачу. Тот поблагодарил, однако, этим не ограничился, а вызвал из Москвы ревизора, который учинил документальную ревизию совхоза, выявил все списания на подобные обеды. Эти расходы были взысканы с руководителей, а директор сверх того получил строгий выговор.
И вот опять нечто подобное…
Первым заговорил Моргунов:
— Партия взяла линию на бережливость во всем, Андрей Михайлович… Даже в мелочах! А ведь это не мелочь… Вошло уже в моду бесплатное угощение всякого приезжего. И у нас в Казахстане, когда работал, тоже были и малые обеды, и большие пьянки… Деньги ведь государственные расходуются, да и моральная сторона не на высоте… Вошло в привычку, и теперь эту привычку надо решительно изживать! — Помолчал немного, взглянул на Павлова. — Получается-то обычно как? Приехал секретарь обкома в район, повели его кормить, как гостя. И гость-то всего один, а сколько прихлебателей! Все чины соберутся… Гость, может, рюмку коньяку выпьет, а хозяева-то не скромничают. А потом уж изыскивают способ списать пропитое. И списывают часто с запасом! Чтобы и на опохмелку хватило… Вы же все это знаете, и я знаю, и сам так делал. С этими расходами государственных, а равно и колхозных средств кончать надо самым решительным образом!
После такого самокритичного и дружеского внушения у Павлова полегчало на сердце.
Получилось так, что через несколько дней Павлов опять оказался в подобной ситуации. Он, Несгибаемый и Гребенкин выезжали в район вместе, чтобы присутствовать при сдаче важного объекта. А затем, как и принято, обед с выпивкой. Павлов повторил то, что сделал Моргунов. Но пошел дальше: уплатив свою долю, ждал, когда и другие рассчитаются. И тут выяснилось, что не у всех с собою деньги. Их не оказалось у трех районных товарищей и даже у Гребенкина. Павлов уплатил за них и попросил при первой возможности вернуть ему.
Принеся долг, Гребенкин выговаривал Павлову:
— В какое глупое положение меня поставили, Андрей Михайлович! Сказали бы заранее…
— Значит, ты заранее был уверен, что с тебя за обед не возьмут? — усмехнулся Павлов.
— А ведь и верно! — громко рассмеялся Гребенкин. — Отвык… А по существу-то это ведь в переводе на русский язык воровство! Надо кончать с этим!
Павлов доволен. Он хорошо знал, что теперь-то Сергей Устинович не даст спуска любителям дармовых угощений.
В тот же день Павлов пригласил главного бухгалтера сельхозуправления Машутина, попросил проверить несколько хозяйств, куда списываются деньги, израсходованные на угощения.
Машутин выслушал внимательно, чему-то усмехнулся.
— А ведь до нас уже дошел слух насчет вчерашнего, Андрей Михайлович… Как я понял, вы решили повести борьбу с этим расточительством? И очень правильно! А материал для раздумий мы вам недельки через две представим…
Свое обещание сдержал, явился ровно через две недели. Откинув со лба серебристые кудри, начал неторопливо:
— Это я, Андрей Михайлович, пришел на себя лично наговаривать, с наветом на себя… Четырех ревизоров посылал, и все обнаружили, видите ли, неприятные дела… Ну, если за колхозы я не так чтобы в ответе, там свои ревизионные комиссии, то за совхозы — вина моя. — Он развел руками.
— Что же все-таки обнаружено?
— Видите ли, Андрей Михайлович, в нашей печати очень охотно бичуют бухгалтеров-ревизоров. Приехал ревизор, его угощают, кормят получше, надеясь, что он будет на все смотреть сквозь пальцы.
— Правильно критикуют! — бросил Павлов.
— Совершенно верно! — подхватил Машутин. — Но беда в том, что эта правильная критика распространяется не на всех ревизоров… Все краевые работники, выезжающие в районы, тоже ведь ревизоры! Они же выезжают проверять работу нижестоящих, значит, ревизоры! И тут, видите ли… — Он замялся, подбирая нужные слова. — Видите ли, Андрей Михайлович, приезжих из краевого центра, а тем более из столицы тоже угощают! И куда солиднее, чем несчастных ревизоров.
— Почему же несчастных?