Новые встречи

— Свидание, Борка, — вздохнул Аспарух и откинулся на скамье, словно не имея больше сил продолжать разговор. — Я противник сплетен, — снова заговорил Аспарух, как бы превозмогая себя, — не люблю и шантажа! Но обманывать друга я не могу. Чувствовал, что обязан рассказать тебе все, как бы тяжело это ни было. Хорошо ли, плохо ли я поступил — тебе судить. Ты, в конце концов, можешь рассердиться на меня. Могут еще какие-нибудь истории возникнуть, и я окажусь скомпрометированным, оклеветанным — мне все равно! Для меня куда важнее сказать другу правду, а не шушукаться у него за спиной, как делают другие. Теперь я доволен, что исполнил свой долг. Совесть моя чиста.

Он скрестил на груди руки и замолчал.

Молчал и Борис, и оба долго сидели так, будто прислушиваясь к журчанию ручья; но, занятые своими мыслями, они не слышали плеска воды. Наконец Борис, собравшись с духом, спросил глухим, словно из-под земли идущим голосом:

— А оно… это свидание, как оно происходило!.. Просто вдвоем уединились в лесу… или, что называется, в интимной позе? Как ты их видел?

Аспарух потупился.

— Мне было стыдно смотреть на них… Пожалуйста, не расспрашивай о подробностях. Я просто отвернулся, чтоб не видеть их. Еще раз прошу извинить, что побеспокоил тебя.

Он взглянул на часы и встал.

— Ну, мне пора. Дела ждут. Заказал простыни для общежития. В последнее время столько хлопот навалилось — дух перевести некогда.

Они поднялись, не спеша прошли под кипарисами и снова оказались на главной аллее. Сунув руки в карманы брюк и упорно глядя в землю, Борис шагал молча. Аспарух в своих резиновых тапочках бесшумно выступал рядом, по временам роняя вздохи.

— Понимаю, как тебе тяжело, но еще тяжелей быть рогоносцем, когда все, кроме тебя, об этом знают и никто не хочет раскрыть тебе глаза. Верно ведь?

Борис шел, как идет на виселицу осужденный. Ничего не видел перед собой. Слово «рогоносец» он слышал только в анекдотах, которые часто рассказывали Гита и ее приятели. Он никогда не вдумывался в него, а вот, оказывается, оно имело определенный смысл.

Дойдя в полном молчании до конца аллеи, они повернули обратно и сели на стоявшую в стороне скамейку. Наконец Борис снова обрел дар речи.

— Беглишки, — обратился он несколько тверже. — Ты бы мог повторить все это в суде, если б я вызвал тебя в свидетели?

Аспарух вздрогнул при слове «суд» — оно действовало на него угнетающе. От суда он бежал как от чумы — никогда не был уверен, что ему там не предъявят обвинения.

— То есть как? — спросил он. — В каком смысле в суде?

— Очень просто, — объяснил Борис. — Я подам заявление о разводе, а ты выступишь как главный свидетель… Я должен раз и навсегда разделаться с… с этой…

Он не решился произнести слово, которое вертелось у него на языке, потому что Гита все еще была его женой.

— Нет! — категорически объявил Беглишки. — Нельзя действовать очертя голову! Я, безусловно, готов для тебя на все, но надо собрать и другие факты, понимаешь? Суд — штука капризная, особенно если у тебя недостаточно фактов… Это надо учитывать.

— Какие факты могут быть важнее этих?

— Все-таки… Не торопись, Борка! Это дело надо как следует обмозговать.

— Чего тут еще мозговать… У меня уже и так в мозгу горит… Не могу больше, братец, не могу! Целых три года мозгую… Нет, не могу!

Он ударил себя кулаком по колену и взревел, как раненый зверь. Аспарух насилу успокоил его.

— Не торопись! — строго сказал Аспарух. — Не торопись. Я всегда к твоим услугам, рассчитывай на меня при всех обстоятельствах, только не торопись! Запомни хорошенько этот мой совет.

Он опять посмотрел на часы и хлопнул себя по лбу.

— Опоздал! Извини, дорогой, директорша, наверно, уже оборвала телефоны, разыскивая меня!

Он потрепал Бориса по плечу и чуть не бегом пустился к общежитию, где никто и не думал его разыскивать.

Борис посидел еще несколько минут, потом встал и, нога за ногу, потащился в город, не испытывая никакого желания попасть к Сокеровым. Выйдя из парка, он по привычке свернул в «забегаловку», где и просидел до самого вечера.

Загорелись звезды и увидели Бориса, одиноко бредущего по берегу реки. Подул ветер — Борис сидел в новом парке на скамейке и рассматривал кончики своих ботинок. Взошла луна — Борис лежал на поляне возле Охотничьего домика и удивлялся, почему не играет оркестр. Ему было стыдно появиться среди людей, — казалось, все уже знают о его позоре. Хотелось уснуть, зарывшись в землю, и больше никогда не просыпаться.

28