Новые земли Александра Кубова

Один раз шли мы с Джоанной, почти не разговаривая, шли себе и шли. Джоанна время от времени наклонялась и поднимала камушек, вытирала его сначала об рукав, а потом об щёку и показывала мне. Я не собирал камней, у меня было какое-то странное настроение: казалось, что вот-вот сейчас я найду что-то такое необычайное, такое невиданное и неслыханное, и даже внутри как будто звучал какой-то марш, точь-в-точь как бывает в кино, когда что-то должно случиться и по музыке ясно, что вот-вот должно случиться, а что — неизвестно. И несколько раз у меня ёкало сердце, казалось — вот этот не виданный никем камень; но это оказывался мокрый булыжник, в котором мне почудилось внутреннее сияние, или кусок обкатанного стекла. А когда я, наконец, увидал его — этот невиданный камень, я так спокойно наклонился за ним, как будто поднимаю какую-нибудь плоскую гальку, чтобы пустить блин. Я поднял его, и зажал в ладони, и немного подождал, когда, сердце водворится на место…

Да, это был невиданный камень — сердолик, побольше, чем пятак, и был он формы сердца, но только был не одного цвета: сверху он был нежно-розовый, а потом этот цвет густел, густел, а снизу такого красного цвета, как загустелая кровь, и сверху он был совсем прозрачный, а внизу густой такой, и в нём как будто внутри горел свет. А Джоанна только посмотрела на меня, помолчала, а потом сказала:

— Ты какой-то не такой. Почему ты молчишь? Я бы кричала, и бегала по всему берегу, и прыгала на одной ноге, а ты молчишь.

— А знаешь, почему я молчу?

— Ну?

— Я знал, что найду сегодня что-нибудь такое.

И Джоанна не удивилась, она сказала:

— Я это знаю. И вообще верю в то, что находишь такое, когда ждёшь этого, а если не ждёшь, то и не найдёшь. А знаешь, я думаю: когда очень ждёшь, глаз становится другим, к нему, наверно, витамины приливают. Знаешь, если очень хочется, можно увидеть сквозь.

Тогда я не задумался над словами Джоанны, а потом вспомнил про них.

Мне надо было уже возвращаться домой, к нашему с Булей огороду, а Джоанна побежала к своим кроликам.

* * *

Вскоре на нашем огороде стало появляться кое-что: вылезли кругленькие первые листочки редиски, но я это приписываю не столько нашему труду, сколько тому, что у Були зелёная рука. Это уж известно: всё, что она ткнёт в землю, у неё начинает расти и цвести, когда у другого, хоть лопни, ничего не получится. Буля в Москве во время войны умудрялась не только целый сад на подоконнике развести, но и опытный участок (у нас даже были огурцы), и мы его называли «уголок юного мичуринца». Один раз во время бомбёжки нас так тряхнуло, что вылетели стёкла и испортили наш мичуринский уголок. Но лучше об этом не вспоминать.

Факт тот, что мы с Булей всё-таки убедились, что солнце здесь южное: не успели мы оглянуться, как наша редисочка стала с ноготь большого пальца, и мы устроили пир. Это до того вкусно, что и не знаю! Красная, сочная!

Буля не разрешала мне дёргать редиску, хоть у меня руки чесались. Она, как профессор, заложив руки за спину и нацепив на нос очки, наклонялась над грядкой, высматривая наиболее толстенькие редисочки, — рраз, как зубной врач зуб, но только зубчики эти были что надо.

Как-то вечером — как раз мы с Булей кончили поливать — смотрим, идёт отец, но только не один. Я сразу узнал: это та женщина в комбинезоне, которая подходила и разговаривала с нами на заводе, только сейчас она была не в комбинезоне, а в синем костюме, и косынки тоже на ней сейчас не было, у неё были чёрные косы, которые были уложены на голове как корона.

— Вот это здорово! — закричал я. — Буля, а к нам гости, а почему дядя Николай не приехал?

Отец говорит:

— Александр, как ты себя ведёшь, ты уже взрослый. Александра Васильевна, познакомьтесь, это Ксения Ивановна.

— А я вас сразу узнал, только вы были в комбинезоне…

Ксения Ивановна рассмеялась и подала мне руку, как взрослому, никаких там потрепываний по разным частям головы, и это мне понравилось.

Буля позвала всех ужинать, а я сказал:

— Буля, ну скажи честно, ты знала, что у нас сегодня будут гости?

— Нет, не знала, чтоб мне лопнуть, — шепнула мне на ходу Буля.

На столе красовалась наша старая селёдочница с розочками, а на ней, лучше всяких роз, так красиво были разложены в середине стрелки зелёного лука, а по бокам горки редисок. Я смотрел на отца, прямо впился в него взглядом и видел, что он чуть не ахнул, когда увидел редиску. Подумал, наверно: «Откуда такая роскошь, ведь первая редиска стоит бешеные деньги?» — но ничего не сказал, как будто у нас каждый день к ужину первая редиска. И мы с Булей тоже ничего не сказали — вытерпели, а потом, когда поели, торжественно вышли из комнаты и повели отца и Ксению Ивановну в наш огород и показали им редиску, и лук, и несколько грядок картошки.