Новый американец

Этот запах коммунальный
В суп положенного лавра,
Звон забытый поминальный
Александро-Невской лавры,
Слов пустых летучий прах
В толчее снующей черни.
Черный памятник вечерний
Пушкинский, с лучом в кудрях.

Ох уж эта влюбленность русского еврея в русскую культуру, по поводу которой так негодовал Владимир Жаботинский.

Там, под Оптиной пустынью, бежали прозрачные ледяные ручьи поверх низкого дубового сруба Пафнутьего колодца, в медоносные луга, где вязовая аллея вела к воротам порушенного монастыря. Там иудейские лики апостолов глядели с блеклой фрески поверх сосновых горбылей дровяного склада, там ржавый комбайн «Сталинец-6» упирался хвостовиком в глаза Христу. А сосед Глеб все шептал на ухо:

– Видите, вон там крест. Так это с крейсера «Варяг». Крейсер затонул, а крест спасли. Так его моя мама чистила. Три дня в церкви трудилась к Пасхе.

За полночь вынырнула из толпы быстрая, ловкая Клавдия, со свежим русским лицом, похожая в свои шестьдесят пять на деревенскую молодку. А когда подвигались к выходу, почудились ему в толпе Карл с другом-толстяком. Будто кланялись они, мелко и часто крестясь. Быть не может. Ну с чего бы им в русском-то храме? То ли привиделось, то ли и в самом деле Карл, пружиня балетными ногами, истово крестился на Ангела Златые Власа.

Возвращались во втором часу ночи. По пустынной Седьмой авеню к Холланд тоннелю.

– А мы по телевизору на католическую Пасху концерт из Ватикана смотрели, – встрепенулась Нинок. – Папа Римский раввинов пригласил и бывших узников концлагерей. И Папа объявил: евреи, оказывается, не виноваты.

– Но это же ревизионизм, – так и вскинулась Клавдия. – Ревизионизм это. В Писании сказано: «Кровь Его на детях ваших».

От этих слов стало ему не по себе. И подумалось: так зачем же мы тогда с ними? Уж лучше до конца со своим народом. И на нас, выходит, Его кровь. Уж если в ад, то со своим народом. С отцом, матерью.

А когда домой приехали, бледная, худенькая Нинок, булькая в ванной над раковиной, все успокоиться не могла:

– Ну сколько им еще крови нужно, ну сколько?

Три черных планера медленно ходили по кругу, образуя правильный треугольник. Четвертый ушел так высоко, что превратился в черную точку. Большие черные птицы с неподвижными кривыми плоскостями плавно уходили по спирали вверх, в космос. Какой обзор открывался им оттуда? Видимо, они знают что-то такое, чего не знают люди. Однажды он поднялся на самую высокую гору и увидел их совсем рядом. Они парили, поводя геральдическими клювастыми головами. Их прижатые к подбрюшью плюсны напоминали сжатые кулаки. И они не были лакированными, как вороны. То была грифельная нездешняя чернота, сродни тьме. Ну что им стоит броситься вниз и впиться в человека всеми своими крюками?! Но, видимо, им приятнее олень, развороченный грузовиком на шоссе. И ему припомнился гигантский чугунный орел в Вене, на фасаде какого-то имперского дворца. И ужас от этой инфернальной, нависшей как туча черноты. И вдруг – новое «пронзительное совпадение». Серебристый трейлер с орлом, распластанным по борту, подкрался ночью по-кошачьи и стал на прикол рядом с лягушачьим автобусом пивных богатырей – друзей Карла.

В ту осень они особенно досаждали своим соседям. Носились по густой горной траве на снегоходах, и те пушечно расстреливали тишину. И даже поленья их костров всемирно трещали, и невозможно было уснуть. А потом они повадились взрывать петарды. Эти взрывы – как удары бича в звездную ночь, и дым от костров заслонял ковш Большой Медведицы и Млечный Путь. И жирный, с брюхом фартуком и пивной бутылкой в руке, танцует в горящей скошенной траве.

Нинок. Смотри, там, на горе, какие-то типы, Нюнюшкин, особенно один в немецком кителе.

Нюню. English, speak English, I dont want small talk in Russian[76].

Нинок. Dangerous. Vacant stupid dangerous eyes. Never fi ght in bar with him[77]. Видно, у них там агитпробег.

Нюню. Они всегда там, где кровь и почва. Кантри-мюзик и жареное мясо. Они всегда там, где евреи.

Нинок. Ну и х… с ними. Давай просто жить. Раскупори шампанского бутылку и перечти «Женитьбу Фигаро». Выпьем и погадаем на нашем Рыжем[78].

Нюню. Лучшая судьба быть непричастным к истине. Понеже, она не возвышает никого, тем паче Цезарей.

Нинок. Читай дальше.

Нюню. Но именно чудовищ, а не жертв Природа создает по своему подобию.

Нинок. Но почему он кружит все вокруг одного и того же? Вокруг нашего.

Нюню. Какая разница, что там бубнят Светоний и Тацит, ища причины твоей жестокости. Причин на свете нет, есть только следствия, и люди – жертвы следствий. Вообще-то, не есть ли жестокость только ускорение общей судьбы Вещей.

Нинок. Плохая карта выпадает нам с тобою, Нюнюшкин, плохая.

Нюню. Не бойся, просто Рыжий мудр.