Новый американский молитвенник

Я не солгал Сью, сказав, что Тереза лезет на стенку. Хотя было время, когда она считала «Аризонское безумие» тюрьмой, теперь она привыкла рассматривать магазин как средоточие нашей с ней жизни. Конечно, она была не настолько несгибаемой, чтобы отказаться даже от каникул, но я знал, что она всю дорогу будет беспокоиться. И в то же время постоянное пребывание в Першинге изрядно поистрепало ей нервы. Поэтому я решил, что лучший способ ей помочь — это пересидеть осаду вместе. Однако дни шли, а наше мужество все убывало. То телевизионщики с камерой буквально лезли к нам в окна, то ударный отряд вардлинитов появлялся у дверей, пригласить меня поучаствовать в очередном мероприятии, устроенном на поле, где тренировались «Гремучки Першинга». Си-эн-эн, «Фокс ньюз», Эм-эс-эн-би-си и другие новостные каналы посылали свои грузовики с оборудованием и телегеничных репортерш с сексапильными голосами, безупречными манерами, в продуманных брючных ансамблях. Несмотря на свою тривиальность — а может быть, именно благодаря тому, что ее тривиальность отвечала каким-то особенностям национального вкуса, — история приобрела известность. Война между мной и Тритом превратилась в один из тех глупых сюжетов, которыми телевизионщики любят заканчивать программы новостей. Монро Трит сделался героем анекдотов Лино и Леттермана, [47]— я, конечно, тоже, но Трит превратился в Национального Злодея, и потому ему доставалось больше, чем мне. Туристы валом повалили к нам. Из-за шумихи, поднятой в газетах и по телевидению, наши продажи взлетели с нуля до небес. В магазине толпилось столько народу, что нам пришлось нанимать сменявшихся с дежурства помощников шерифа в качестве охраны. С утра было еще ничего, но к обеду магазин превращался в эпицентр массовых беспорядков. В нем яблоку было негде упасть, повсюду какие-то люди щелкали затворами фотоаппаратов, совали нам свои визитки, вопили, отпихивали друг друга, просили автографы, заказывали молитвы, требовали чудес, умоляли переспать с ними или дать денег взаймы. По ночам мы отключали телефон и делали вид, будто все в порядке. Нам казалось, что если мы будем стоять на своем, то и этому рано или поздно наступит конец. Но всякий раз, когда нам уже начинало казаться, что война идет на убыль, в город заявлялась очередная полумертвая кинозвезда или всеми забытый певец, который во всеуслышание объявлял о своей верности Святому Писанию в исполнении Монро Трита, и тогда вардлиниты находили еще более известную знаменитость, какого-нибудь голливудского болтуна, и тот заявлял, что «Молитвенник» — книга вдохновенная, гениальная, и все начиналось сначала. Вслед за шоу-бизнесом над нами закружили и политики, почуяв, что дело пахнет первой поправкой, и надеясь всласть попировать. Ученые мужи спорили о духовности, законности, моральности, личности и, наконец, о своей собственной ответственности за раздувание рейтингов самого популярного в стране реалити-шоу. Президент сделал несколько последовательных заявлений о том, что Монро Трит не имел никакого отношения к его избирательной кампании, о том, что я, по его мнению, являюсь олицетворением Великого Американского Духа Изобретательности, о том, что он человек верующий и сам часто говорил с Большим Парнем. Какой-то вардлинитский патруль втянул христиан в потасовку на ничейной полосе между лагерями, началась драка, полетели камни, в результате человек десять попали под арест, а еще семнадцать — в больницу. Наши бункерные настроения крепли день ото дня. Мы почти не выходили на улицу, все продукты заказывали на дом, обедать в «Столовой горе» перестали. Я был уверен, что Сью Биллик не дает огню затухнуть, при всякой удачной возможности подливая в него масла в виде очередного ловкого хода своей пиар-кампании. Между словами каждого ее мейла или звонка так и читалось плохо скрываемое злорадство: как ни крути, мол, а я все же тебя трахаю! «Хорошо понимаю, что вам с Терезой все это, наверное, кажется кошмаром, — написала она однажды. — Но, проснувшись, вы оба будете мне благодарны».