Новый Белкин (сборник)

Управляться с парусом Подсохин не умел, но честно старался. Нам удалось достичь какой-то точки метрах в пятистах от берега, и дальше как-то не пошло. Мы менялись местами, садились по очереди за румпель, разворачивали парус и вправо, и влево. Но надо сказать, что мощная Славкина фигура все равно хорошо смотрелась на корме, он показывал Норме окрестности, спрашивал ее впечатление и время от времени радостно и громко (чтобы иностранный человек понял его) приговаривал:

– А все-таки, Норма, не дошли немцы до Сибири, да? Вот скажи, не дошли? Во-о! Видишь.

На швертботе был установлен «Ветерок», и Славке пришлось воспользоваться его помощью, чтобы вырваться из заколдованного круга и доставить нас обратно до берега. Подсохин поднял отвороты высоких сапог, слез в воду и за руку провел Норму на нос, откуда она чуть-чуть неловко спрыгнула на берег.

– Давай, Серега, затаскиваем. Ты с одного борта, я – с другого. И-и раз...

Судно упиралось днищем в прибрежную гальку, наши ноги разъезжались, и пальцы срывались с мокрого фальшборта. Мы отказались от предложенной Нормой помощи и начали немного нервничать, – любой занервничает, оказавшись не на высоте в глазах иностранки.

Мы погнули шверт. Лицо Подсохина стало в цвет его рыжей бороды, мои ноги уехали под лодку, и, лежа на спине, я увидел, как судно поползло вверх.

– Ein, zwei... – Норма держалась за ручку на носу швертбота. И мы втроем вытащили его. Славка стоял, свесив длинные жилистые руки, и пялился на женщину.

– Это ничего особенно, я раньше немного училась джиу-джитсу, – сказала она своим глуховатым голосом, отряхивая ладони. – Даже могу немного кружить.

Я выливал воду из калоши и зазевался. Норма подхватила меня на спину, держа за шею и за ногу, и подняла на воздух. Передо мной закружились камни, два раза мелькнули обшарпанный борт и калоша, которую я выронил, а потом меня опустили на землю. Норма блеснула глазами, медленно подняла с земли свою куртку, фотоаппарат и, расчехляя его на ходу, побрела к живописному скальничку над озером. А мы понесли парус и мотор к Костоцкому.

– Нет, Эрик, ты понимаешь, это такая женщина! Такая женщина... – чуткий Подсохин уже оправился от неудачного плавания и вытаскивания лодки. Он видел, как я, растопорщившись, болтался на спине пожилой худенькой немки. И он простил себе неудачу. – Очень даже неслабая женщина. Вот если бы она еще и не курила...

Норма три дня собирала грибы и терялась. Костоцкий ездил искать ее на Серке или посылал ребятишек. Собранные подберезовики, грузди и маслята она никому не давала чистить, уносила свое ведерко к ручью и сидела там на корточках, с сожалением разглядывая добычу. Самых ядреных и бравых красавцев Норма откладывала в сторонку и чистила их последними, да и то принималась за это только после того, как ее раза два или три торопили.

– Мне очень жалко их разрезать.

Подсохин несколько даже оставил свое обычное самолечение и озаботился здоровьем Нормы. Он приглашал ее в гости и поил разными травяными взварами, зачитывал куски из книги Порфирия Иванова, из брошюры под названием «Лечение лимонами», из каких-то своих тетрадок.

– Бросай, Норма, эту соску свою. У тебя ж, наверное, от дыма уже не легкие, а гнилье одно. Зубы опять же портятся. У тебя случается, что изо рта воняет? А между прочим, вот раз ты куришь, то очень хорошо по утрам уриночкой рот полоскать. Причем самое лучшее – не свежую брать, а выдержанную. Да не смотри ты на этих дураков, они свое же здоровье не берегут, а только ржут, как идиоты. Эрик, тебе неинтересно, – выдь.

Норма честно смотрела в холодные, убежденные Славкины глаза и кивала.

– Да, лучше маленько выдерживать. Утром поссышь, и оставь в баночке на сутки... Хотя и парная урина – тоже неплохо.

Подсохин знал, что полностью здоровых людей не бывает, и поэтому неустанно лечил себя, жену, детей, соседей, туристов. Если человек не хотел признавать себя больным, то приходилось лечить с расчетом на предполагаемые будущие недуги, то есть заниматься профилактикой. Он сломал ребро пожилому Мише Шестакову, прохрущивая позвонки. Дочке при первых симптомах простуды наложил на шею мочевой компресс и заставил носить его, пока по телу не пошли устрашающего вида прыщи. «Это не прыщи, это гадость из организма выходит».

Приведя в идеальный порядок свои грядки, отработав на покосе или в саду, он садился к столу и изучал новые брошюрки и журналы, посвященные народным средствам лечения. Это отвлекало его от всего, что происходило вокруг.

Он равнодушно отнесся к тому, что ребята спихнули старого директора, он не выдвигал на освободившееся место Валерку Синицына и не праздновал победу справедливости. А ведь поселок бурлил, жил впервые за долгое время не мелкими бытовыми страстями, а настоящей, активной жизнью. Наш Эрик как один из самых азартных перестройщиков постоянно находился в возбужденном состоянии. Он выступал за дальнейшие – резкие и красивые перемены, но пока еще не было понятно, что именно нужно менять дальше.