Новый Библейский Комментарий Часть 3 (Новый Завет)

Умывать руки перед едой было не просто вопросом гигиены, но и религиозным обрядом. Ветхозаветный закон таких правил не предусматривал, за исключением священников, исполняющих обрядовые предписания (Исх. 30:17—21). Фарисейкие установления, однако, распространили этот принцип и на повседневную жизнь, и Иисус как религиозный учитель должен был, по их представлениям, требовать от Своих учеников исполнения предписаний о ритуальной чистоте.

Ответ Иисуса на это обвинение дается в ст. 10,11. Он первым начинает критиковать их претензию на религиозный авторитет. Он утверждает, что их предания фактически заставили их преступить заповедь Божию. Тем самым Иисус проводит четкое разграничение между ветхозаветным законом (заповедь Божию; 6) и человеческими установлениями, и Его цитата из Ис. 29:13 показывает, что религия, основанная на них, пустая и отдаляет от Бога.

Он иллюстрирует этот тезис на примере того, как ветхозаветный принцип уважительного отношения к родителям (Исх. 20:12; 21:17) был подорван раввинистическими установлениями, позволявшими человеку отказать своим родителям в финансовой помощи путем номинального посвящения ее Богу (на деле же использовать ее в собственных целях). Так ветхозаветное правило было цинично извращено, что в итоге привело к нарушению одной из фундаментальных заповедей. (Заметим, что пятая заповедь введена Богом, а не установлена по закону Моисея).

Теперь Иисус идет дальше простой защиты ветхозаветного закона. Возвращаясь к конкретному вопросу о чистом и нечистом в ст. 11, Он выдвигает кардинальный принцип, который в итоге должен привести Его последователей к отвержению ветхозаветных законов о пище. Иисус заявил, что «нечистота» определяется не тем, что ест человек, но тем, что исходит из его уст. Это был урок, который с таким трудом усвоил Петр (Деян. 10:9—15). Но в Израиле законы о чистой и нечистой пище долгое время препятствовали тому, чтобы христиане из язычников принимались в церкви на равных с иудеями. Матфей не рассматривает здесь эту проблему (хотя это есть в Мк. 7:19), но она достаточно понятна и в ст. 17—20 еще больше проясняется.

Это серьезно затрагивало религиозные притязания фарисеев. Иисус, однако, не защищает их, и даже идет дальше, сравнивая фарисеев с растением, которое не насаждал Бог, а потому оно должно быть искоренено, как сорняк. Сравнивает Он их и со слепыми вождями, которые могут вести только к беде. Этот суровый приговор выражает не столько личные эмоции, сколько полное неприятие такого подхода к религии, когда на первом месте стоит внешняя религиозная атрибутика и игнорируется реальная человеческая личность.

Несомненно, существует, на первый взгляд, некая дисгармония между обвинениями Иисуса в подрыве основ закона Божьего и тем, что далее речь идет об упразднении принципа «нечистоты», на котором часть этого закона зиждится. Но здесь, как и в гл. 5, Иисус обращает внимание не столько на внешний аспект этого закона, сколько на его суть: если имеет значение и внешняя чистота, то насколько важнее внутренняя сущность. Он не касается тех законов, которые не имеют практического значения в новом сообществе народа Божьего, состоящего как из бывших язычников, так и иудеев (20).

Примечания. 15 Здесь слова притча используется в более широком смысле как непонятное высказывание, которое нуждается в объяснении. 16 Не разумеете. Ср.: необходимость понимания притч в 13:13, 14,15,19,23. Здесь также только ученикам дается разъяснение непонятного высказывания, которое для других остается нераскрытым.

15:21—28 Вера женщины–язычницы (см.: Мк. 7:24—30). Тема осквернения теперь повторяется и решается в практической плоскости. Иисус, иудейский учитель, пришел в языческую область, и к Нему обратилась местная женщина, дочь которой была одержима бесами. Происшедший между ними диалог сосредоточил внимание на вопросе, могут ли язычники ожидать какого–то благодеяния от Мессии (Сына Давидова).

Эта история очень похожа на то, что произошло со слугой сотника (8:5—13). При этом разница не только в том, что вера была вознаграждена исцеляющим словом, произнесенным на расстоянии, но и в том, что национальные распри стали испытанием веры. Матфей особо подчеркивает последнее, называя национальность женщины — хананеянка. Согласно Ветхому Завету, хананеи были давнишними врагами израильтян.

Пугающее молчание Иисуса (23) сменилось еще более обескураживающим заявлением о цели Своей миссии (24; ср.: 10:5,6). Казалось бы, Его слова не оставляли ей никакой надежды, но она продолжала настаивать, прося о помощи даже тогда, когда получила в ответ больно ранящие слова — сравнение язычников с псами (собака была нечистым животным у иудеев).