— Поговорим, матрешка. — проталкиваюсь внутрь квартиры. — Ты как раз, как я погляжу, в колготках.
Глава 33
Слава
Малфой проталкивается в квартиру, наполняя прихожую свежестью зимней Москвы, а ноздри — своим чертовым запахом, от которого слабеют колени.
Быстро окидывает взглядом мой противоречивый прикид: мешковатую футболку с хрюшками и кружевные колготки от Волфорд, за который модница Эвелина казнила бы меня без приговора, и глубоко вздыхает.
Но сейчас мне плевать. Наплевать даже на то, что Гас видит меня такой зареванной. Понятия не имею, чего я вообще ждала от этого вечера. Наверное, чуда. Что за ужином Малфой произнесет какое-нибудь заклинание, стирающее память, и я забуду, что в течение двух недель его одноглазый мутант лазил там, где не следует, и мы снова будем счастливы. К счастью, мама Ирина вовремя спустила меня с небес на землю. Оказывается, этот циничный гад ужинал с какой-то вейлой в ресторане, а потом трансгрессировал ко мне. Больно и тошно. Не прощу.
— Стой, где стоишь, Малфой. — командую, шмыгая носом. Не слишком грозно получается, ну и пусть. Сегодня позволю себе быть слабой. У меня, в конце концов, жизнь порушилась — любимый конченным мудаком оказался. Я устала корчить из себя Чудо-женщину, которой все не по чем.
— У тебя есть минута, чтобы сказать все, что хотел, а потом выметайся.
Делая вид, что размышляет над моими словами, Гас задумчиво потирает челюсть, а затем наклоняется и начинает расшнуровывать ботинки.
— Ты что, не слышишь меня? — раздраженно топаю ногой в пушистом тапке. — Я не приглашала тебя войти.
Не обращая внимания на мои истеричный вопли, Гас скидывает с ног обувь и уверенно шагает ко мне. Молча обвивает ручищей мою талию и тащит за собой в кухню. Упираюсь пятками в паркет и брыкаюсь, пытаясь вырваться, но гаденыш слишком силен.
— Это, черт подери, ни в какие ворота не лезет. — отскакиваю от него, когда захват ослабевает. — Ты что себе позволяешь? Ты на моей территории, между прочим, и я требую, чтобы ты ушел.
— Может быть, на помощь кого-нибудь позовешь? — заботливо осведомляется Гас, приваливаясь к обеденному столу. — Маму, например? Хотя, боюсь, она сейчас слишком занята тем, что трескает капрезе и портит жизнь своей дочери.
Каков наглец. Не были тапки такими мягкими, запустила бы одним Малфою в голову.
— Ты смеешь обвинять маму в том, что сообщила мне о твоем блядстве? С чего она вообще должна тебя покрывать?
Сейчас я напоминаю себе банку с забродившими огурцами: готова взорваться в любую минуту. Аж тело вибрирует и руки дрожат. Даже не помню, когда была настолько вне себя. Гас же, напротив, выглядит спокойным и собранным, пока изучает меня глазами. И за это я ненавижу его еще больше. Что я агонизирую от боли, а он выглядит как Далай Лама под транквилизаторами.
— Мне и не нужно, чтобы Ирина меня покрывала. — говорит негромко. — Достаточно было бы того, чтобы она не выдумывала того, чего не было. У меня был деловой ужин с Мариной. Это с ней ты видела меня в "Краснодаре", и это ее шарф ты нашла в кресле в моем номере.
Марина. Снова это идиотское имя.
— Деловой ужин? — язвительно фыркаю. — И что вы обсуждали? Анальные пробки?
— Я открываю филиал в Москве. — игнорируя мою злобную ремарку, сообщает Гас. — Марина помогала мне с бюрократической волокитой. За деньги, разумеется.
Даже мой гнев сбавляет громкость от неожиданности.
— Филиал? — переспрашиваю, растерянно моргая. — Здесь? Но… для чего?
— Не могу бросить бизнес. — пожав плечами, Гас отрывается от стола и выпрямляется. — Но и уехать тоже не могу.
Я хочу звучать твердо, но голос дребезжит как попавшая в стакан монета:
— Почему ты не можешь?
Ненавижу себя за то, что несмотря на сжигающие боль и ярость, я так жду его ответа. Как будто мне не все равно, что он там скажет своим красивым лживым ртом.
Говнюк подходит ко мне вплотную и заглядывает в глаза:
— Не могу ехать, потому что здесь осталось мое сердце.
В его взгляде столько нежности и тепла, что под их давлением крышка с трехлитровой банки с соленьями слетает, огурцы со свистом взмывают в воздух, а железная леди Слава начинает визжать:
— А где было твое сердце, когда ты развлекался со всеми этими разукрашенными бобрихами? Когда я просила тебя выслушать меня? Когда просила мне доверять? Где, мать твою, было твое сердце?
Гас наклоняется ближе, что я могу разглядеть несуществующие поры на красивом лице и сжимает руками мои плечи.
— Я был не прав, матрешка. Прости меня. Пожалуйста.
Должно быть, сейчас я напоминаю дуршлаг: из глаз и из носа хлещут слезы. Кажется, они текут даже изо рта вместе со всхлипываниями. Обычно, когда говорят «прости» становится легче. Мне ни черта не легче.
— Ты все испортил! Я думала, мы поженимся…я думала у нас с тобой все по настоящему…Пятеро детей… Слизерин и Гриффиндор навсегда… а ты… ненавижу тебя.
Лицо Гаса перед глазами расплывается в мутную лужу и я, забыв о гордости и достоинстве, начинаю громко рыдать. Оплакиваю свою несбывшиеся женские мечты, два кольца, которые хранятся у меня под подушкой и смешную фамилию Жданова-Леджер.