Новый дом с сиреневыми ставнями

Таня принялась читать про себя молитву «Отче наш». Она была всем сердцем уверена, что молитвой помогает самолету благополучно передвигаться в воздушных потоках. Как-то в Интернете она прочла расшифровку последних фраз экипажа рухнувшего самолета. Собственно, ничего особенного последние мессиджи миру собой не представляли: сплошной и непрерывный, нечеловеческий даже, можно сказать, мат. И только один выкрик, как в расшифровке объяснялось, юного практиканта: «Не убивайте!» Остальное – бессмысленная похабщина. И комментарий старого, опытного пилота: мы, мол, в воздухе такого себе не позволяли. Боязно было. Зло – тяжкий груз.

Она тогда всем сердцем откликнулась: злые слова весят гораздо больше, чем кажется говорящему. Почему же не слова молитв вылетали из глоток обреченных существ? Не сплошное «Господи, помилуй!», не «Спаси и сохрани!», не «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей!»? Ведь только это подняло бы ввысь! Почему же выкрикивалось то, что ускоряет падение?

Не ведали, что творили… А кто должен ведать? Есть кто-то, кто должен? Хотя бы самому себе?

Эх, и все равно страшно, и подташнивать начало…

– Ненавижу турбуленцию, уф, сил моих нет, – простонала Таня.

– Чего сейчас больше боишься – самолета или того?… – спросила вдруг Дана.

– Сейчас – самолета. Там ведь все же точно не известно, будет или нет, а если и да, то когда… Самолет сейчас важнее.

– Это здорово, разве нет? О том страхе можно забыть, да? Тебе сейчас самое важное – забыть о том страхе. Он будет мешать. Он – твой враг. От того страха ничего хорошего не вырастет. Раз ты боишься сейчас тряски в самолете, значит, ценность жизни твоей для тебя не уменьшилась. Вот это пойми. С остальным надо научиться сживаться. У меня были пациенты такие… Мы много говорили. Ты только представь себе. Каждому приходится услышать страшную весть. Все проходят через шок, ненависть к себе, злость на судьбу. Но смириться и принять все равно придется. Просто потому, что жизнь будет продолжаться. Зачем же отравлять себе дни пагубными мыслями? Учись держаться. Учись. Ты еще не жила вовсе.

– А ты жила? – удивилась Таня.

– Иногда кажется, да. Иногда – не очень. Всегда хочется больше. Или просто – хотя бы передохнуть. Я «жила» сказала в том смысле, что, когда рождаются дети, появляется за них тревога, изо дня в день, из мелочи в мелочь, на многое иначе смотришь.

…Разговор плавно перешел на воспоминания о школе. У всех девчонок, кого ни возьми, были уже дети. Все поразводились, повыходили замуж по второму разу. Все жадно искали особых чувств. Той самой единственной любви, которая просто обязана сама по себе явиться и засиять на твоем небосклоне. И когда засияет, держись! Бросай все, беги к своему счастью, не оглядываясь на приевшегося мужа, подросших детей. А если сияние обманет? И новая любовь сойдет на нет? И не любовью окажется вовсе? Слово-то какое… непонятное. Что под ним понимать? Жажду видеть ежеминутно, восторг обладания, гордость, тоску разлуки? Сейчас вот говорят «химия». Ну да, когда влюбишься, так и кажется: вот она, «химия», как действует-то! Но химическая реакция кончается, исчезает даже воспоминание о ней. И еще интересно: имеет ли супружество вообще отношение к любви? Может, это что-то другое? Если другое, зачем рваться из одного супружества в такие же точно отношения, только с другим? Ради обновления? В таком случае все опять сводится к потреблению. И только.

– Ты из-за чего со своим рассталась? – спросила Таня.

– Он сказал, что скучно ему стало. Ну, я тогда вертелась из последних сил: работа, с детьми уроки, это каторга, когда два школьника дома и надо каждый день уроки проверять. Я уже дом воспринимала как вторую работу, только более тягостную. Еще машина тогда стиральная сломалась… И времени не было чинить или новую купить. Какая-то идиотская полоса жизни. Я стирала руками. Представляешь, я вот тебе говорю и сама себе не верю: что это было? У меня явно ум за разум зашел. Могли бы вполне новую стиралку хотя бы купить. А у меня – как приступ мазохизма: чем хуже, тем лучше. Вот я утром встаю раньше всех. А в тазах белье с вечера замоченное. Я его выполаскиваю и вешаю в ванную сушить. Типа – смотрите: вот мать на вас горбатится. Вся ванная в белье мокром. Мне-то все равно, я душ уже приняла. Он смотрит с тоской. А я еще думала: «Ах, тебе не нравится! Тогда сам стирай». В общем, дома не стало. От усталости и загнанности у меня внутри себя исчезло чувство дома. И он заметался, видно. Это я сейчас понимаю. Тогда как слепая была. Мне почему-то все время хотелось что-то сделать ему назло. Так незаметно укорить. Что вот, обещал мне любовь, а смотри, до чего довел… И знаешь, что еще интересно. Он, когда ушел (нашлась, конечно, очень быстро мне замена, веселье обеспечила), так вот, как он ушел, я немедленно купила стиральную машину, ремонт сделала, все стало красиво, по своим местам улеглось. Он за детьми заезжает, видит: в доме красота, какой никогда не было. И говорит: «Вам без меня явно лучше». Это он себя, конечно, оправдывает. Чувствует себя виноватым. Вроде как предал нас.