Новый Галлифрей

Рани, или Ривер, или все-таки Рани, еще больше оживилась, завидев игру ярких огней и неоновых всполохов, заменявших тут небо и, кажется, только сейчас осознала, что все еще была в лабораторном халате — нам было совершенно не до таких мелочей. Но сейчас, когда мы вырвались на время из своей недоброй сказки, она задышала свободнее, в ее глазах заиграли беспечные огоньки вечного праздника, в который сперва ей непременно нужно было окунуться одной. Чтобы прихорошиться и даже внешне стереть на время память о произошедшем. Отдельная новая жизнь, на столько, сколько нам понадобится, настолько, насколько мы сможем себе это позволить.

Небольшой торговый центр прямо у дворца бракосочетаний, в котором можно было найти все, что нужно для скоропалительного брака представителям самых разных цивилизаций, назывался «Все для лучшего дня». День пока был тот еще. Но нам же нужен был лучший.

Я проводил туда Ривер, убедился сам, что костюма лучше моего у них все равно нет, но нашел пристойную свежую рубашку и галстук… свадебный галстук же должен быть белым и атласным? Ну или хотя бы серебристым. Выбрав галстук, я все-таки сменил и костюм, на светло-серый, в тон. Новые запонки и булавка тоже подобрались как-то сами собой. Ривер еще не освободилась, пропав в салоне-парикмахерской, и я вышел прогуляться — оглядеть окрестности и провести небольшую разведку.

Яркое холодное веселье вокруг. Все прекрасно. Я бы сам выбрал нечто такое, но что же я искал? Я внезапно остановился. Будто отвечая на мои мысли, передо мной возник неожиданно тихий дворик. Искусственно-тихий, конечно. И — зеленый. Я потрогал лист ближайшего растения. Он был настоящим, живым.

Что это за место? Напоминающее в представлении людей «старую-старую сказку», «secret garden» — заповедный сад? В глубине дворика-сада, выложенного булыжниками, как в средневековом городе, журчал небольшой фонтан. Два бронзовых лебедя, соприкасающихся головами, так что пространство меж их изогнутыми шеями напоминало сердце. Еще дальше, в тени дикого винограда, чуть занавешивающего проем, пряталась деревянная дверь с бронзовым кольцом вместо ручки и табличкой, изображающей два сплетенных кольца. Я усмехнулся. «Все для лучшего дня»… Знак брака. Или бесконечности. Или соприкасающихся вселенных. Конечно, следовало уточнить, насколько тут все серьезно, в этом месте, которого, казалось, никогда не найдешь снова, если выйдешь из него однажды, и я толкнул тяжелую дверь, и в полумраке звякнул колокольчик…

— Добро пожаловать, — благожелательно кивнула, выходя из-за конторки, приятная сухонькая старушка в проволочных очках и в черно-белом длинном священническом одеянии. На ее груди блеснул золотой медальон — крест в круге. В глубине помещения мерцали огоньки и цветные лужицы от света, падавшего через витражи. — Мы ждем вас!

Я пригляделся к танцующим пылинкам света внутри, и вдохнул воздух… не совсем настоящий воздух. Или наоборот — чересчур настоящий.

— Вы…

— Да, — ласково произнесла старушка.

— Я думал, вас больше нет.

— Почти нет.

— Как и вас. Но повелители времени возвращаются.

Я невольно поежился от этих слов.

— Вы возвращаетесь, — священница сделала мягкий, будто ободряющий, нажим на первое слово и чуть развела странно-уютными руками. — Мы вас приветствуем!

— Почему? — спросил я настороженно.

— Потому что вы важны для этой реальности. — Кажется, теперь она сделала нажим на слове «этой»? — Все, что происходит, отзывается в каждом атоме этой вселенной.

Она приблизилась на пару шагов. Ее глаза казались очень настояще старческими, водянисто-серыми, но живыми. Очень человеческими, хотя она не была человеком. Впечатление от «зачарованного сада» было верным. И конечно, здесь никого не было, никто не мог найти это место, если не был «приглашен».

— Мы призрачней радуги и прочнее камня, — тепло проговорила священница. — Мы отмечаем мгновения судьбы, что будут записаны на всех звездах, в их свете и в их пыли. Вы ведь пришли сюда за этим — написать свою судьбу?

Я осторожно кашлянул.

— Вы точно меня знаете?

— Знаем, — она продолжала благожелательно улыбаться, взирая сквозь маленькие стеклышки очков. Поразительная идиллия. — И вы знаете, что мы никогда не лжем. Но всегда отвечаем на то, что настоящее.

Она прикоснулась к своему медальону. Люди называли «золото лепреконов» мороком и обманом, но… — медальон под ее рукой будто задымился золотистыми струйками, и, вдруг рассеявшись, превратился в сияющее облачко. — Вы знаете, что это не золото — это живой, подвижный солнечный свет. Который может обрести вес и твердость по своему желанию — множество частиц света, живущие своей жизнью. И они — не разменные монеты. — Облачко перестало сиять, и снова медальон блеснул в полумраке спокойным полированным металлом. — Брак, заключенный нами, будет особенным. Он будет настоящим. Ровно настолько, насколько вы хотите. И пока вы этого хотите. Он будет даже более чем настоящим.

— Может быть, — я улыбнулся. — А сколько времени прошло во внешнем мире, пока мы тут говорили? Лет триста?