Новый год, дед и бух

Alicia Ruva Новый год, дед и бух

В одной небольшой деревеньке, которую любой городской житель смело назвал бы глухоманью, в одноэтажном деревянном доме жил дед Фёдор.

Ничего особенного: кухня, печь, комната, сени, небольшой погребок и забытый хозяином чердак.

Чердаку, кажется, незаслуженно не повезло, но это только на первый взгляд. Дело в том, что у деда Фёдора сильно болела поясница, и он даже и про погреб бы давно забыл, если бы там не хранились продукты, ведь, когда болит поясница, лестница из доброго друга превращается в орудие пыток.

Дед Фёдор жил один. Сыновья переехали в город, жена давно умерла, знакомых стариков в деревне становилось всё меньше. Поэтому он много времени проводил за чтением книг, ловлей рыбы и чашкой чая.

Тянущимися вечерами дед делал уборку в кухне и комнате, а как прибирать становилось нечего, то он заваривал самодельный иван-чай с листьями смородины и подолгу смотрел в окно.

О чём думал дед Фёдор, никто не знает, возможно, вспоминал что-то или кого-то, но по лицу было совершенно не понять – грустное настроение посетило его в этот раз или радостное.

Так и шли дни за днями, сливаясь в недели, месяцы и годы.

Однажды, в декабре ударили морозы, вся деревня сидела по домам. Дед Фёдор перечитывал собрание сочинений Пушкина и частенько выходил за дровами. Не от того, что много дров руки не несли, просто ему хотелось иметь повод выйти снова, так он и брал по 2-3 полешка и нёс домой.

Спал дед Федор чутко, часто просыпался.

– Спина меня совсем доконает, – ворчал он, ворочаясь с боку на бок.

Как-то в одну из морозных ночей дед Федор проснулся от странного глухого звука. Хоть старик и сохранил зрение за свои годы, но вот слух стал слабый, поэтому сразу понять, откуда прилетает звук, ему было очень сложно.

"Бу-бух".

Дед Фёдор открыл глаза, осмотрелся, прислушался, но звук не повторился. Пролежав в тишине ещё около часа, старик заснул и спал до самого утра.

На следующий день трескучий мороз крепко окутал окрестности, воздух стал тягучим, звенящим, солнце слепило белым светом, обнимая длинными лучами поля, лес, деревню.

Дед Фёдор заварил заварку крутым кипятком, неторопливо нарезал ломтиками хлеб, поставил маслёнку на стол. Большая чугунная сковорода быстро нагрелась, раньше на ней готовили двенадцать яиц, потом три, а теперь дед жарит только для себя всего два.

Нехитрый завтрак в тишине, без радио и телевизора, только в печи дрова трещат. Чтобы услышать себя, нужна тишина.

Дед Фёдор натянул куртку, вышел во двор и занялся по хозяйству.

День и вечер прошли как обычно, но только старик лёг спать и задремал, раздалось "бух". Такое негромкое, но точно где-то в доме.

Дед встал и осмотрел двери и окна. В возмущении он даже в погребок спустился и, не обнаружив ничего необычного, прихватил банку солёных огурцов, хоть лез не зря.

Дед снова лёг. Но через десять минут всё-таки встал и зарядил ружьё. Потом опять лёг, но не прошло и нескольких минут, как решил проверить заперты ли замки. Ещё дважды он вставал, чтобы посмотреть в окно, в котором всё равно не было ничего видно, морозным узором затянуто все стекла.

До полуночи дед ворочался в постели и, наконец, сдался.

Как хорошо, что старик и мысли допустить не мог, что непонятный звук доносился с чердака. Дед вообще про этот чердак забыл напрочь, он для него не существовал, ведь не приносил никакой пользы: там никогда не хранилось ничего полезного.

На самом деле чердак использовала только его жена, когда ещё здравствовала. Она насобирала там несколько сундуков со старыми вещами, туда снесли ещё лет 35 назад детские кроватки сыновей, потрёпанное одеяло, сломанный стул, который недосуг было чинить, вешалку, три табурета и ящик с игрушками, корзины, мелочевку по шитью, простыни, рваныё.