Новый год плюс Бесконечность

Они оживленно болтали меж собой, издавая на все лады самые разнообразные и неожиданные даже для птиц звуки. Затем разом замолчали, опустили массивные клювы и иронически скосили на мальчишку умные черные глаза. В их блеске Вадим отчетливо разглядел насмешку и вызов. Он наклонился, ища на полу какую-нибудь палку, чтобы запустить в дерзких птиц. Но в голове у него вдруг зашумело, точно вскипевший чайник. В глазах помутилось, все клетки, вольеры, балки и половицы вокруг размножились и поплыли, а кровь жарко прилила к лицу. В ушах засвербело, а затем ему словно проковыряли в них дырочки тонкой сучковатой палочкой — с болью, кровью, царапая и щекоча одновременно. И он услышал голоса. Это разговаривали вороны!

— Как ты думаешь, Искусник, почему даже мы с тобой не знаем, когда перелистывается очередная страница?

Вадим оторопел: что могла птица знать о бумажных страницах?

— Потому что это — не наша с тобой игра, — прокаркал ворон с седой полосой поперек крыла.

— А если он сейчас… выпустит голубя? И тот помчится к Госпоже? — не унимался черный.

— Думаешь, помчится? — с сомнением наклонил голову его старший собеседник.

— А мы на что? — вопросом на вопрос ответил ворон. — Орудие судьбы порой должно молчать.

— Не должно торопить, что сбыться не сумеет, — подтвердил седой. — К тому же сам себя не схватишь за лапы и не вытащишь из гнезда. И у людей точно так же — в этом они не ушли от нас, птиц, ни на шаг.

— Зато меня не покидает ощущение, что мы с тобой, Искусник, во всей этой истории — слуги двух господ.

— Думаешь, двух? — усмехнулся седой ворон. — У меня на этот счет как раз другое мнение.

— Ты вечно стремишься все упростить, — каркнул черный. — А между тем все наше предприятие, мне кажется, повисло на кончике перышка.

— Нет, — покачал тяжелым клювом седой. — Для него это просто сон. И к тому же есть одна причина для того, чтобы тебе, Затейник, перестать, наконец, беспокоиться.

— Это что еще? — подозрительно воззрился на него товарищ.

— Его вид, — невозмутимо ответил седой.

Затейник покосился на Вадима, точно смотрел на травинку или еловую шишку. Затем чуть приоткрыл клюв от волнения:

— Ты хочешь сказать, что он теперь…

— Да, он снова человек, — странно сказал старший ворон. — Значит, ему удалось перешагнуть еще один день. Иначе сидели бы мы с тобой тут?

Черный некоторое время ковырял клювом заледеневшую древесину под когтями. Видимо, так ему лучше думалось.

— Что же тогда это — под нами? — неуверенно каркнул он.

— Думаю, просто сон, — пояснил Искусник. — Его сон. А мы с тобой — лишь случайные свидетели.

— Зачем же ему такой… ложный сон? — не унимался Затейник.

— Очевидно, именно он должен в этом что-то понять, — седой сделал движение, удивительно напоминающее человеческое пожимание плечами. — Когда быстро летишь, не всегда обращаешь внимание на то, что остается под крылом.

— А там может остаться что-то важное, — кивнул, наконец, черный.

— Очень важное, Затейник, — согласился седой. — Может быть, даже поважнее того, за чем ты летел.

«Ничего не понимаю, — сказал себе Вадим. — Эти птицы говорят вроде бы обо мне, но я ничего не понимаю. Потому что человек не может понять птицу. У нас разное мышление. Но я мог бы почувствовать ее. Должен это сделать. Поскольку несвобода — одинакова для всех. Пока еще мне так кажется…»

Он протянул руку, чтобы выдернуть проволочное окошко клетки. Явственно представил себе, как стальные стерженьки впиваются в ладонь. Как они выгибаются под напором его руки.

Но вместо окошка рука встретила пустоту. И пустота раздвинулась перед ним. Да не просто так, а с механическим стуком, хлопаньем и металлическим лязгом. Две высокие створки с полукруглыми оконцами разъехались гармошкой, и Вадим шагнул вперед, ничего не понимая.

Двери тотчас закрылись, раздался дребезжащий сигнал, и трамвай за его спиной тронулся. Набирая ход, вагон весело и сосредоточенно покатил, оставляя за собой две черные колеи на снегу. Трамвай выходил на кольцевую — там, на первой остановке после трампарка поджидало немало ранних утренних пассажиров.

Вадим пересек проезжую часть и не спеша зашагал по тротуару. Ему нравилось просто так бродить по улицам поутру. К тому же, в будний день, поскольку мало какой мальчишка откажет себе в удовольствии вдохнуть вольного городского воздуха, который, как известно, делает человека свободным, а во время уроков — в особенности. Вот только и улицы, и дома, и магазины были ему совершенно незнакомы; кроме того, в его городе ходили совсем другие трамваи — короткие прямоугольные вагончики с электрическими «лапами» ромбом, на манер электропоездов. Здесь же трамваи были длинными и приплюснутыми, как за границей. Вдобавок к этому уже дважды мимо мальчика пронеслись по широкому проспекту одиночные вагоны с диковинными дверьми, расходящимися как в купе поезда дальнего следования. Вадим долго смотрел вслед первому трамваю, второму же просто помахал как старому знакомому.