Новый год по новому стилю (СИ)

       — Это не я так думаю, а законодательство Российской Федерации о неприкосновенности личной жизни. Перечитай, полезно…

       — У тебя ПМС, чего завелась?

       — Нет, предновогодний синдром хорошего настроения. И я не хочу себе его портить. Подарок можешь послать по почте или оставить у дверей, если это действительно подарок, а не предлог…

       — Чего предлог? — оборвал меня Кирилл еще грубее. — Дочь увидеть?

       — Мне настроение испортить. Я дала тебе шанс увидеть дочь полгода назад. Ты этим шансом не воспользовался. Вторых шансов не раздаю — закончились. Новые не завезут.

       — Типа, шутишь?

       — Типа, да…

       Я привалилась к стене, чтобы подкладка пуховика впитала проступивший на спине ледяной пот.

       — Я не разрешаю тебе дарить Любе подарок до Нового года.

       — Запрещаешь, типа? Не много ли на себя берешь, Лизонька?

       — Я взяла на себя все! — закричала я громче, чем требовала того гулкая лестничная клетка. — Ты самоустранился из жизни ребенка.

       — Я исправно плачу алименты.

       — По решению суда!

       Мне хотелось дать ему в рожу, но рядом была лишь стена, и я колотила ее кулаком свободной руки. Свободной от обручального кольца.

       — И по решению этого же суда я решаю, видеться дочери с отцом или нет. Вот сейчас я решила — нет, потому что у нас дела. И только попробуй нарушить мой запрет, мало не покажется.

       — А что ты такая боевая? Нравится на халяву жить? Испугалась пинком под зад получить? Только я должен за квартиру платить?

       — Да ты никому ничего не должен! — шипела я, чтобы не злить эхо и соседей. — Я решу вопрос с квартирой после десятого числа. Ясно? К ребенку это не имеет никакого отношения.

       — Ну вот я и приду в свою квартиру.

       Сердце бешено колотилось, но голова все же работала.

       — Приходи. Только Любы в квартире не будет.

       — Прятать будешь?

       — В кино пойду, я тебе уже сказала, — отчеканила я, перекладывая телефон в другую руку, чтобы вытереть вспотевшую ладонь о пуховик. — Все, после десятого я тебе позвоню.

       И я отключила телефон, чтобы тут же набрать Грише. Половина девятого. Ведь припрется Каменцев, как пить дать…

       — Доброе утро, — Гриша ответил после второго гудка. — Только не говори, что передумала…

       — Тебе сколько до нас ехать? — не стала я вдаваться в сантименты, и его голос сразу сделался серьезным:

       — Это ведь не праздный вопрос?

       — Мне нужно свалить из дома в течении получаса.

       — Не доеду. Бери такси до Московской. А от дедушки Ленина я вас заберу…

       — От кого?

       Гриша хохотнул, но нервно.

       — Там памятник у фонтана. Не была там никогда?

       — Нет, я тот район вообще не знаю.

       — Таксист знает. Не при Любе, да?

       — Я понимаю, что от важных разговоров бесполезно бегать, но сейчас же Новый год… Твой дедушка Ленин может исполнить мое желание не встречаться с этим козлом до января? — спросила я с горечью, чувствуя неприятную резь в глазах.

       — Внук деда Мороза тебя устроит? Он будет очень стараться исполнить это твоё желание. Давай, я у тебя пять ценных минут украл. Я буду у памятника. Ждать свой звездный час. Выше нос, Елизавета Аркадьевна! Он у тебя очень красивый.

       Ты у меня очень хороший… Но этого я не сказала — пусть не думает, что подлизываюсь.

       — У тебя тоже ничего так нос.

       Хоть он и мешает целоваться, но мы приспособимся…

       Я шла наверх, чувствуя на ногах сказочные железные ботинки. Еле волочила ноги. Неужели мне не хватило пяти лет, чтобы стоптать их? Кто дал Каменцеву возможность и право портить первый мой радостный день?

       — Александр Юрьевич, я ключи забыла, — набрала я номер свёкра, отбивая тапки от невидимой пыли.

       — Люба проснулась, — сказал он и через минуту открыл дверь.

       Какое счастье, что мне не придётся ее будить!

       — Кто звонил?

       Не догадался? И не надо.

       — Нам нужно побыстрее собраться. Я заказала такси.

       Нет, я ещё ничего не заказала, но уйду все равно. Воскресенье, утро, машина обязательно будет свободна. Десять минут в соседнем дворе не беда. Переплачу, если не найду эконом-класса.

       — Суп сами выключите. Через двадцать минут, — говорила я, стоя к свёкру спиной, безуспешно стараясь трясущимися руками зацепить пуховик за крючок. Потом плюнув, повесила его на капюшон.

       — Лизавета, ты зачем на лестницу пошла?

       Вот только не надо допроса! Не сейчас!

       — Александр Юрьевич, я боялась разбудить ребёнка, — отрезала я зло.

       — Чем? Телефонным разговором?

       — Да! — почти закричала я и рванулась на кухню заваривать чай.

       — Лизавета…

       Но договорить ему не дал тихий голос Любы:

       — Мам, высморкай мне нос…

       Только этого не хватало! Я рванулась с ребёнком в ванную, включила воду. Люба нагнулась над раковиной, играя в слона. Большого слона! Соплей было море. Чертов сквозняк! Я приложила руку к лобику — не горячий, но тридцать семь на лицо — розовое, как пижама с сердечками.

       — Иди в комнату и начинай одеваться, — скомандовала я и ринулась обратно в кухню.

       Встала на цыпочки, чтобы дотянуться до верхней полки крайнего шкафчика, чтобы взять коробку с лекарствами.

       — Опять голова болит? — бросил мне в спину свёкр, и я даже не пыталась понять, заботливо или с сарказмом.

       — Это для Любы. У неё сопли.

       Ни слова про температуру. Жаропонижающее я спрятала в кулак. На виду остался только спрей для носа.

       — Прогулка отменяется?