Новый год по новому стилю

       Комната свекра была больше, но это была его территория, и я даже на Новый год не собиралась на нее вторгаться. Сейчас же вынужденно постучала, и мне тут же открыли.

       — Александр Юрьевич, можно к вам елку поставить?

       Он обернулся на свою комнату растерянно. Место было, если втиснуть дерево между сервантом и шкафом. Или если поставить напротив окна, рядом с телевизором и чуть-чуть оттащить к двери диван.

       — Конечно.

       Но для начала пришлось их познакомить. Колючей оставалась только елка, эти двое без лишних разговоров пожали друг другу руки. Не знаю, вспотели ли ладони у Александра Юрьевича, но в сухости рук Вербова я не сомневалась.

       Елка была в горшке, так что поставить ее проблем особых не составило, как и оттащить диван.

       — А сейчас я схожу в машину за игрушками.

       Боже… Гриша, что ты делаешь?! И что не делаю я — не раздеваю ребенка, который носится по квартире в куртке — хорошо еще Люба про обувь не забыла бесшнурочную. Глаза чуть-чуть потухли, когда елка не поместилась в нашу с ней комнату, но Любу все равно можно было как светящуюся звезду или ангелочка сажать на елку без всяких игрушек.

       — Ты зачем выпросила у Гриши елку? — сорвала я с нее шапку.

       — Я не просила елку. Честное-пречестное.

       — Лизавета, зачем ты на ребенке срываешься? — свекор стоял в дверях своей комнаты, которую делил теперь с елкой, и смотрел на меня осуждающе.

       Я срываюсь? — светился негодованием мой взгляд. Или Александру Юрьевичу просто неприятно присутствие в квартире Гриши, вот и нашел, к чему придраться.

       — Ну, вы сами, надеюсь, справитесь с гирляндой и шариками? — спросил Вербов, протягивая мне объемный пакет. Через порог.

       — А ты не останешься? — в мой голос так и не вернулась мягкость. — Я ужин приготовила. Или вы поужинали?

       Секунда замешательства — или он просто смотрел мне в глаза и искал оставшееся в них тепло.

       — Мы к тебе спешили. Нервничали. Голодали. Но я не хочу мешать. Завтра сходим куда-нибудь после елки. А сейчас я пойду.

       — Я ужин приготовила, — повторила я не мягче, а еще более твердо.

       — Лиз, я бы с удовольствием, но здесь я лишний, — нагнулся он ко мне, чтобы говорить шепотом. — Я не люблю быть лишним.

       — Ты не лишний, — я тоже шептала. — И Александра Юрьевича я уже покормила. И они вместе с Любой нарядят елку.

       — Ты действительно хочешь, чтобы я остался? Только скажи, и я останусь.

       — Да, хочу.

       — А что с моими шнурками?

       Я машинально опустила взгляд к его ботинкам. Обтоптанным явно Любой.

       — Не маленький. Сам справишься. Я тебе сейчас тапки дам.

       — Только не тапком, ладно? Я действительно хотел, как лучше… Елка пахнет, чувствуешь? И в машине у меня теперь пахнет Новым годом…

       — Как ты впихнул туда елку?

       Я протянула ему тапки, он сунул ботинки под скамеечку.

       — Переставил автокресло, разложил оба сиденья… Мне предлагали доставку, но мне хотелось прийти к тебе с елкой сегодня. Мне хотелось прийти к тебе с праздником.

       — Боже, цветы… Я о них забыла.

       Быстрее на кухню, поставить розы в воду… Они явно подарены от всего сердца.

       Через пять минут мы уже сидели за столом втроем, через десять — вдвоем.

       — Поговорили?

       Я опустила глаза:

       — Поговорили. Но ни к чему не пришли. Кирилл и отцу сказал, что ему, типа, нужен ребенок. Но моему ребенку такой отец не нужен…

       — Лиз… — Мне пришлось поднять глаза. — А как Люба к нему обращается?

       — А никак… — я закусила губу, не понимая, почему мне стыдно за Кирилла. — Люба слишком мало его видела, чтобы как-то его называть. И она не спрашивает о нем, и меня это более чем устраивает… Ты зачем сейчас спросил?

       Вербов отвернулся со странной улыбкой и ответил, глядя на стену, у которой стоял обеденный стол — всю увешанную детскими рисунками.

       — Да тут Илона выдала: у меня есть папа и есть дэдди. Правда, она в обратном порядке сказала. Я все-таки у нее на втором плане… И теща еще масла в огонь подлила, требуя, чтобы Илона говорила со мной исключительно по-русски, так она теперь вообще со мной говорить не хочет… Я ей пытался сказки на ночь читать. Говорит, ей неинтересно — думаю, она просто половину слов не понимает. Попытался по-английски читать, так Илона тут же заявила, что меня невозможно слушать и по-английски она может спокойно читать сама. И вообще она уже не маленькая, и я могу ей не звонить каждую ночь. Даже сейчас, когда она только с бабушкой, Илона отказалась со мной говорить. Сказала, у нее важные дела… Я не думал, что это произойдет так скоро. Что папа ей станет совсем не нужен. И мне кажется, я уже никак не могу повлиять на ситуацию…

       Он говорил не для меня. Он говорил для стены. Просто высказал вслух, что носил в себе. Предложить выпить я ему не могла. Если только чаю.

       — Чай хочешь?

       Вместо ответа Вербов резко поднялся.

       — Я лучше пойду. Завтра хочу в восемь в офисе быть. Ты возьми такси до театра. Я подъеду уже туда и буду с вами до вечера.

       Он задвинул стул, сделал шаг к двери, но вместо того, чтобы выйти в коридор, наоборот закрыл дверь и резко обернулся: на нем не было лица. Вернее, была маска — страшная.