Новый год в октябре

Сергей побледнел от обиды, закаменев лицом, губы его дрогнули, шевельнувшись в ругательстве, он повернулся к выходу, но Прошин, перегнувшись через стол, ухватил его за рукав.

Злопамятный ты мужик, — заговорил он, посмеиваясь. — И нет в тебе великой благ ости человека мудрого: умения понять и простить.

А это?! — Сергей машинально указал на синяк.

Пройдет.

Так ведь и жизнь пройдет!

Не зуди, — тон Прошина стал деловит и угрюм. — Колю я помиловал, да.

И вот почему. Во времена былой безыдейности ты, друг ситный, предложил мне маленький бизнес: сделать музыкальную аппаратуру, сдав ее в аренду. Помнишь, надеюсь? Ну да, как же, до сих пор, небось, денежки капают…

Д-давно… нечего… — спотыкаяся на каждой букве, промям лил Глинский.

Заливай. Прикарманиваешь дивиденты и меня за нос водишь, вот и вся твоя порядочность. Короче. У Коли Авдеева имеются документы, указывающие на присвоение гражданином Глинским исправных деталей путем подлога выданных за списанные. — Он выдержал паузу. — Теперь ясно, что значит умение понять и забыть?

Глинский издал звук, похожий на стон.

Мы с ним пришли к джентльментскому соглашению. — продолжал Прошин.

Он молчит, соблюдая в отношении тебя политику нейтралитета, и вы воюете холодной войной за сердце и прочее мадемуазель Ворониной. Вариант из серии — меньшее из двух зол. Но…все может быть. Не терзай его, не дразни зверя, выставляя напоказ свой успех…

И работай над темой «Лангуст». В ней твое спасение. Ты делаешь прибор с Лукьяновым. Он разрабатывает его как надо, ты как скажу я. И, когда начнется подгонка блока к генератору, снимешь фазово-частотные и прочие характеристики на всем рабочем диапазоне. Интервал пол-герца.

Но это же гора графиков! — ахнул Сергей. — А расчеты какие.

А с расчетами — к Роману Навашину, — участливо сказал Прошин. — Он математик.

Ученый. Получает за это дело зарплату. Ну, а при условии представления мне подобного научного материала я смогу внятно ответить на вопрос о растаявших детальках, увязав их с теми бумаженциями. Да, детальки ушли. На такую-то работу.

У Глинского нервно дергалась нога, вышибая морзянку по паркету. Прошин отвернулся, пряча улыбку. Итак, первый ход сделан. Соперники стравлены, и теперь, темня друг перед другом, примутся за общее дело. И умно и смешно. Настроение омрачал лишь Лукьянов.

Если тот — хваткий, бескомпромиссный — уловит связь между тремя китами, на коих зиждется афера —  докторская: датчиком, диссертацией и «Лангустом», то киты…перевернутся кверху брюхом.

Так я пойду? — спросил Глинский тускло.

Давай, — согласился Прошин, снимая трубку дребезжащего телефона.

Алексей Вячеславович? — Тон секретарши Бегунова был вежлив и сух. Соединяю с городом… Тут какие-то иностранцу, а директор в отъезде…

Что- то щелкнуло, и донеслось смущенно- вопросительное:

— Хелло?

— Да, сказал Прошин. — Иностранный отдел. голос. — Мы из инститьют космоса исслелования… Остров… А-стралия. Мы здэсь. Отель.

Мы проездом….мимо….И а-а хочим сказать об обмен спешиалист. Мы имеем время до вечерка. Потом — самолет.

Я понял, — сказал Прошин. — Буду через час. Я еду к вам.

Он позвонил в диспетчерскую, схватил дубленку; уже выйдя в коридор, вновь суетливо возвратился, достал из сейфа «аварийную» бутылку «Изабеллы» и бросился вниз.

Вынимание, вынимание! — вещал во дворе динамик голосом Зиновия. — Машина 00–70 — к поъезду номер два!

Белая «Волга», недовольно пофыркивая на легкий снежок, плавающий в воздухе, выползала из мрачного чрева гаража.

Сорок минут дороги показались Прошину сорока часами. Он буквально изнывал под бременем уже выверенной, будоражившей его идеи, что затмила и перепутала все, казалось бы, непоколебимые планы и требовала теперь воплощения в жизнь.

Клеть лифта мягко затормозила плавное свое скольжение, он выскочил в коридор, мгновенно узрел нужную дверь и, приблизившись к ней, застыл, закрыв глаза и машинальна проверив, застегнуты ли пуговицы в надлежащих местах и не сбился ли галстук.

Когда он открыл глаза, дверь была распахнута, и на него вопросительно смотрела голенастая блондинка со вздернутым носом, на котором висели очки в тонкой оправе. В глубине номера, возле журнального столика, заставленного лимонадом и буфетной снедью, виднелся диван; на нем восседал грузный краснолицый мужчина с обширной веснущатой лысиной и с трубкой в зубах. Тугая «бабочка» поддерживала все три его подбородка.

Добрый день, — сказал Прошин. — Я сотрудник Бегунова. Моя фамилия Прошин.

Я начальник иностранного отдела и одной из лабораторий.

Отчень карашо, — сказал мужчина на диване.

Мы… — девица протянула Прошину руку. — Хэтэвэй. Я — Лорел. Он — Джордж.

Мы быть… путешествовать в Европе…

Были в отпуске? — подсказал Прошин.

Да. Отпуск. — Она замолчала, подбирая слова, затем рассмеялась, видимо, так и не найдя их… — Мы говорим по-русски. Да. Мы теперь учимся с вами.

Она делала самые невероятные ударения.

Лорел, — сказал Джордж, на что Лорелл кивнула и с великолепной быстротой соорудила три коктейля.