Новый круг Лавкрафта

Зимний семестр тянулся и тянулся, и Энейбл становился все неразговорчивее. Периоды совершенной апатии чередовались у него с приступами лихорадочной активности. Он уже даже не пытался завести со мной беседу, ограничиваясь предметами бытовыми и насущными. «Передайте мне, пожалуйста, соль», — вот и все, что слышали от него мы с миссис Делизио. Я терпеливо сносил его грубость и невоспитанность, ибо они меня скорее огорчали, чем сердили. Очевидно, друг мой еще не полностью оправился от душевной болезни. И несмотря на мои бурные возражения, он продолжал читать глупостные и дурацкие книжонки всех этих Чемберсов и Бирсов.

Однако в феврале к нему стали приходить сны. Ночью из спальни часто доносились крики, но я так и не смог разобрать слов. А после одной особо бурной ночи он вышел в гостиную совершенно изможденный, но во власти странного возбуждения и с горящими глазами — таким я его не видел с лета. Мои попытки дознаться до правды ничего не дали: Энейбл уклончиво отвечал, что его мучили кошмары, но окрыленный и довольный вид слабо вязался с этим. О том, что же ему снилось, он, конечно, ничего не рассказывал.

Однажды ночью я весьма поздно вернулся с веселой вечеринки в общежитии Каппа-Сигма и через закрытую дверь услышал, что Энейбл разговаривает во сне. Прижав ухо к двери, я сумел различить следующее:

— Он обещает прийти снова… Уступ Дьявола слишком далеко… нужно попытаться еще раз… я не могу оставить Его… Он не оставит меня… пропеть мантру Дхол… Ньярлахотеп…

Как вы понимаете, я не на шутку встревожился: всю эту тарабарщину мой друг нес на обратном пути в Аркхэм той памятной ночью, однако с тех пор ничего такого мы от него не слышали… Одним словом, мне пришлось смириться с мыслью, что душевный недуг Энейбла гораздо серьезнее, чем я думал, и не так-то легко поддается лечению. Видимо, вскоре нам предстояла консультация психиатра. Однако вскоре события обернулись совсем иначе, и, размышляя над прошлым, я вовсе не уверен, что смог бы изменить их ход и отсрочить трагическую развязку.

Когда беда все же случилась, я был наготове. В последнее время Энейбл даже не пытался прикидываться нормальным, и мне стало очевидно, что его, возможно, придется удерживать с помощью грубой силы.

Тем холодным зимним вечером, в четверг, когда в воздухе совершенно еще не чувствовалось приближение весны, я сидел на диване в гостиной и просматривал заметки для работы, посвященной ироническому началу в творчестве Шедвелла. До каникул оставалась всего-то неделя. На душе у меня было очень спокойно после сытного ужина, на который миссис Делизио подала вкуснейшие спагетти. Энейбл удалился к себе в комнату — и вдруг вышел из нее, уже облаченный в теплое пальто.

— Я пойду прогуляюсь, Винзор, — заявил он. — Ну, по городу. К матушке зайду.

Я предложил подвезти его на машине. Он отказался. Я уперся и сказал, что провожу его хотя бы до трамвайной остановки. Он неохотно согласился. А когда мы вышли на улицу, Энейбл тут же свернул не в ту строну — прямиком к лесу. Я бросился за ним, он перешел на бег. Так мы трусили друг за другом, оскальзываясь на обледеневшей мостовой. Но я быстро его догнал — куда ему было тягаться со мной, с его-то ослабленным организмом. А когда он не отозвался на мою просьбу остановиться, мне не оставалось ничего иного, кроме как схватить его и повалить в сугроб у обочины.

— Сегодня ночью!.. Я должен быть там!.. Я должен, должен прорваться за Врата!.. Я должен достичь единения с Ним! Оставь меня! — рычал он.

Когда Энейбл осознал бесполезность сопротивления, я отпустил его и поднял на ноги. Крайне неохотно он последовал за мной в дом. Мы оба насквозь промокли, ибо извалялись в снегу, и оставаться снаружи было бы чистой воды безумцем — к тому же на улице резко холодало. Энейбл хрипло, с присвистом дышал.

Он, конечно, бранил меня на чем свет стоит, но я заверил его, что сослужил добрую службу его и без того ослабленному здоровью — идти ночью в такую погоду к Уступу было бы равносильно самоубийству. Мой друг в ярости влетел к себе в комнату и с грохотом захлопнул за собой дверь. Я просидел в гостиной до полуночи — вдруг ему взбредет в голову повторить попытку побега? — а потом пошел спать.

Не знаю, в котором часу я проснулся (будильника в темноте разглядеть не получалось). Но вскоре стало понятно, что разбудил меня ветер, гремевший крышками мусорных баков во дворе под моим окном. Однако ветер выл и свистел слишком громко — так, словно бы гулял по самой квартире. Я выплелся в гостиную, посмотреть, что случилось. Судя по завываниям и шуму, доносившимся из комнаты Энейбла, там было настежь открыто окно.

Ветер надрывался и скулил, но был ли то ветер?.. Странное, неестественное поскуливание перекрывал высокий, но сильный голос, который явно не мог принадлежать моему соседу по квартире: