"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ)

По залу прокатилась волна шума, когда государь поднялся на трибуну, сооруженную между колоннами строго посередине длинного колонного зала. Сразу с нескольких сторон затянули в зале государственный гимн…

…Я стоял на возвышении и смотрел в ощетинившийся штыками зал. Смотрел на стоявших вокруг меня солдат (а большей частью тут были как раз нижние чины), смотрел, как они пели «Боже, царя храни!», смотрел в их лица и пытался понять их настрой. Нет, у меня были сводки от Глобачева, Батюшина, Курлова, Кутепова и даже Суворина, но одно дело читать донесения, а другое – стоять вот так, в центре внимания огромного зала, когда на тебя устремлены взоры более шести тысяч людей. Более шести тысяч военных, вооруженных и привыкших это оружие применять без раздумий и колебаний. Я не знаю, какая была атмосфера во время легендарного заседания в Смольном при сообщении Ленина о захвате власти большевиками (надеюсь, и не узнаю в этой реальности), но я чувствовал, что сейчас и здесь происходит (или начинается?) своя революция. Революция, которой не знала моя реальность. Революция сверху, когда верхи могут, а низы хотят. Вот эти самые вооруженные низы, которые столпились вокруг меня.

Наконец отзвучали слова гимна, и в зале воцарилась напряженная тишина. Все смотрели на меня. Все ждали меня. Моего слова, моего обращения, моего обещания.

– Мои боевые товарищи, – не очень громко начал я, но благодаря прекрасной акустике Екатерининского зала мой голос доносился до каждого уголка. – С кем-то из вас нас свела вместе военная судьба, и нам довелось воевать плечом к плечу. С другими мы воевали рядом, против одного и того же врага. С третьими мне впервые посчастливилось встретиться в этом зале. Но все мы братья по оружию, боевые товарищи, которые труса не праздновали и защищали Отечество, не щадя жизни своей.

Меня слушали внимательно. И тихо. Лишь стрекот кинокамер нарушал тишину огромного зала. Суворин старательно собирал материал для пропагандистской кампании. И именно он настоял на том, чтобы мне не снимали с головы мою героическую повязку с уже засохшими пятнами крови. Впрочем, простая черная черкеска с погонами генерал-лейтенанта также прекрасно дополняла образ боевого отца-командира, пулям не кланявшегося и за спины подчиненных не прятавшегося. Впрочем, о моих (вот так уже привычно – моих, а не прадеда!) подвигах собравшиеся были наслышаны, тем более что всадники Дикой дивизии рассказывали о временах командирствования моего прадеда охотно и с гордостью, а очевидцев тех событий здесь довольно много присутствует. Да и то, что я явился пред ясны очи собравшихся в форме командира Дикой дивизии, также не прошло незамеченным.

– Нас всех объединяет общая судьба. Мы все – фронтовое братство! Братство тех, кто без страха смотрел в лицо смерти, тех, кто шел в атаку на вражеские пулеметы, тех, кто вытаскивал с поля боя раненых товарищей и командиров, тех, кто делил друг с другом последнюю краюху хлеба, разламывал последний сухарь, тех, кто укрывался одной шинелью, кто, сидя в залитых водой окопах или промерзших блиндажах, мечтал о том, какая будет жизнь после войны и о том, как жить дальше.

Я смотрел в их лица. Вглядывался в них. Старался почувствовать их эмоции, их ожидания. Ведь собрались они здесь не из чистого любопытства. И горе мне, если я не оправдаю этих ожиданий.

– Часто говорили и часто горько говорили о том, что пока вы проливаете кровь за Отчизну свою, пока вы, сцепив зубы, идете вопреки кинжальному огню вражеских пулеметов, пока вы там, на фронте укрываете свою голову от разрывов артиллерийских обстрелов, здесь, в тылу, кто-то сладко спит и вкусно ест, кто-то ведет себя так, как будто не идет страшная война, а в окопах не гибнут наши боевые товарищи. Говорили о безобразиях, творящихся в тылу. Говорили о том, что пока фронтовики сражаются на передовой, в их деревнях могут переделить землю. Говорили, до Бога высоко, а до царя далеко и нет правды на Земле Русской.

Повисло такое напряженное молчание, что у меня было ощущение, словно воздух в зале буквально перестал пропускать звуки, а тысячи глаз смотрели на меня с таким напряжением, что мне, честно говоря, стало сильно не по себе. Но назвался груздем, значит давай, зажигай.

– Но времена меняются. Божьим провидением фронтовик взошел на престол Русский и теперь позвал на совет своих собратьев-ветеранов – тех, кто больше всех доказал свою верность Отечеству и престолу, тех, кто заслужил свои награды и свое право быть в этом зале. И вот мы собрались все вместе, и я знаю, что вы ждете от меня слов правды. Слов государя императора, слов державного вождя и члена фронтового братства.

Делаю короткую паузу и перевожу дух. В зале становится все более жарко, ведь вся эта орава народу активно дышит, да и накурено в помещении, не все удержались от желания закурить, пока меня ждали. А с вентиляцией тут так себе. Да и какая вентиляция справится с шестью с лишним тысячами людей, набившихся в зал, словно сельди в бочку.