"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ)

– А это так заметно, ваше императорское высочество? – Мостовский покачал головой. – Нет, ничего такого, рассказом про что стоило бы беспокоить великого князя и брата государя. В данный момент у меня лишь есть желание обеспечить вашу безопасность. После того как вы поселитесь в гостинице, мы, в свою очередь, также пойдем определяться на постой.

– Что ж, воля ваша, Александр Петрович. Просто мне показалось, что вы хотели бы мне что-то рассказать или о чем-то важном попросить. Или я не прав?

Мостовский задумался и замолчал. На его лице явственно читались муки каких-то колебаний, и он явно взвешивал сейчас все за и против. Не став смущать его разглядыванием в упор, я повернулся в сторону входа в гостиницу, на крыльцо которой как раз вышел Горшков и сделал приглашающий жест.

Я еще раз выжидающе взглянул на штабс-капитана, но тот, видимо, решив не рисковать или же вовсе не придя ни к какому решению, лишь козырнул, и мы распрощались.

Петроград. 28 февраля (13 марта) 1917 года

Родзянко сидел неподвижно. Его взгляд уставился в одну точку. Решение было очевидным. И страшным.

Много лет он играл с императором в очень опасную игру. Он играл. Играл, как играет мальчишка, который лазит в соседский сад за яблоками. Для которого ценность яблок определялась не их вкусом, а сладостью опасной и рискованной игры с соседом, его злыми собаками, заборами и колючими кустами.

Ему нравилось нервное возбуждение перед лицом опасности. Нравилась сама игра с властью во власть и во имя власти. Часто он играл на грани фола, получая удовольствие от опасности, как во время самой схватки, так и в процессе планирования. Но как и лихой проказник, планирующий залезть в чужой сад, думающий о том, как обхитрить больших собак и не попасться при этом злому и бдительному сторожу, он отчаянно трусил и от всей души надеялся, что в случае провала его плана наказание за эту шалость будет не очень строгим.

Когда начинались беспорядки в столице, Родзянко был полон азарта. Наступил его звездный час! Он был сама энергия восстания! Он старался опередить власти хотя бы на один шаг, на один час, на одно верное решение!

Вести с окраин вдохновляли его, ожидание столкновений с войсками и полицией будоражило кровь. Он лидер! Он народный трибун! Он окажется умнее и хитрее коварного врага! И в случае успеха ему все лавры и почет! А вдруг что – он, конечно же, блестяще и гениально найдет возможность ни за что не отвечать…

Но сменялись дни, и оказалось, что власть из Питера тихо ушла. Оказалось, что забор под сорванцом упал, собак нет, а сторож пьяный сидит в кабаке. Эйфория сменилась растерянностью. Яблоки – вот они, протяни руку! Но не влекут его яблоки. Стоит мальчик посреди чужого сада и готов заплакать от обиды и непонимания. Налетел ветер, и вдруг яблоки начали падать ему под ноги, и не нужно было больше обдирать руки о ветки, пытаясь добраться до вожделенных плодов. Но разве теперь нужны ему эти лежащие у его ног яблоки? У него и своих в саду полно…

В последние сутки Родзянко охватила апатия. Победы не радовали. Острота ощущений ушла. Даже настораживающий отказ великого князя Михаила Александровича от прибытия в столицу под опеку Родзянко и безумный полет в Москву не до конца вывел Михаила Владимировича из заторможенности. Да, на великого князя строились определенные планы, но не настолько критичные, чтобы все рухнуло. А в способность Михаила Романова решительно повлиять на события Родзянко не верил. Обдумав все, он решил ничего не предпринимать. Все равно он в Москве ни на что не повлияет. Не та фигура. Да и мысли сегодня были заняты совсем не братом царя, так что председатель Государственной думы решительно выбросил его из головы.

Вечером события начали вызывать реальные опасения. По городу поползли какие-то странные слухи об эпидемии, но на это можно было бы пока внимания не обращать. А вот царь вдруг проявил обычное ослиное упрямство и отказался идти на уступки. Более того, заявил о посылке в столицу войск. А Родзянко лучше, чем кто бы то ни было, знал, насколько иллюзорна массовая поддержка революции со стороны солдат в Петрограде. Едва на горизонте объявится реальная сила, многие немедленно объявят либо о нейтралитете, либо быстро вернутся под императорские знамена и сделают вид, что ничего не было. А остальные просто разбегутся, не желая проливать свою кровушку за не пойми какую свободу для всех.

Поэтому боялся Родзянко. Боялся отрезать все пути спасения, сжечь все мосты и оказаться не на той стороне реки, ведь одно дело выступить спасителем Отечества от анархии, и совсем другое – стать официальным лидером попытки государственного переворота. Особенно если риск поражения этой затеи все еще очень велик. И потому он до последнего момента твердил, что он противник революций и участвовать в них не желает. Чутье опытного политика подсказывало – многое еще может измениться, и велик риск ответить за все яблоки в чужом саду. Даже за те, которые он никогда не видел.