Новый Михаил (СИ)

В последние сутки Родзянко охватила апатия. Победы не радовали. Острота ощущений ушла. Даже настораживающий отказ Великого Князя Михаила Александровича от прибытия в столицу под опеку Родзянко и безумный полет в Могилев не до конца вывел Михаила Владимировича из заторможенности. Да, на Великого Князя строились определенные планы, но не настолько критичные, чтобы все рухнуло. А в способность Михаила Романова решительно повлиять на события Родзянко не верил. Обдумав все он решил ничего не предпринимать. Все равно он до Ставки или не доберется, или доберется слишком поздно, или ни на что не повлияет. Не та фигура. И конечно же Родзянко не отдал никаких распоряжений по перехвату Михаила, о которых заявлял перед Керенским. Да и мысли сегодня были заняты совсем не братом царя.

Вечером события начали вызывать реальные опасения. Император вдруг проявил обычное ослиное упрямство и отказался идти на уступки. Более того заявил о посылке в столицу войск. А Родзянко, лучше чем кто бы то ни было знал насколько иллюзорна массовая поддержка революции со стороны солдат в Петрограде. Едва на горизонте объявится реальная сила многие немедленно объявят либо о нейтралитете, либо быстро вернутся под императорские знамена и сделают вид, что ничего не было. А остальные просто разбегутся. Ведь все успехи в захвате власти в столице полностью базировались на самоустранении высших офицеров и нерешительности командующих. Но едва стоило бы найтись решительному человеку во главе этого войска и все бы кардинально изменилось.

Поэтому нервничал Родзянко. Потому он до последнего момента твердил, что он противник революций и участвовать в них не желает. Чутье опытного политика подсказывало — многое еще может измениться и велик риск ответить за все яблоки в чужом саду. Даже за те, которые ты никогда не видел.

Но больше всего нервировало отсутствие определенности в отношениях с участниками заговора со стороны армии. Алексеев и Лукомский вели свою игру, а присутствие в Ставке Императора делало идею карательного похода на Питер конкретной и реальной. А известие о том, что Государь лишь завтра днем собирается выехать в Питер, отодвигало идею с захватом царского поезда в туманную даль. Император мог выехать, а мог и не выехать. Особенно, если этому поспособствуют эти прохиндеи с генеральскими погонами.

С другой стороны ситуация в столице требовала решительных действий. Власть, которая, как еще утром казалось, упала в руки Родзянко, к вечеру начала выскальзывать и разваливаться на отдельные куски.

Колебался Михаил Владимирович. Власть или виселица? Или обойдется все? Будет он вождем революции прославленный в веках или станет халифом на час? Как поступить?

Пока он не был готов заявлять о своем участии и лидерстве в мятеже. Генерал Иванов с войсками был том фактором, который превращал легкое наказание за шалость в приговор к смертной казни. Застыл Родзянко. Как сорванец, который вдруг увидел, что пьяный сосед вернулся домой, снял со стены ружье и вышел в сад. И смотрит малец на ружье в руках пьяного и думает: «Выстрелит или обойдется? Что у него в ружье? Соль? А вдруг нет? Что делать? Бежать? А вдруг выстрелит? Стоять на месте? А вдруг застрелит?».

Поедет царь в Питер или не поедет? Когда он поедет? Не будет ли поздно? Что сделает генерал Иванов? Какое решение принять?

И стоит испуганный шалун посреди чужого сада и бормочет:

— Я не желаю бунтовать.. Я никаких революций не делал и делать не желаю…

* * *

МОГИЛЕВ. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

— Итак, Владимир Николаевич, чем обязан столь позднему визиту? — Алексеев хмуро и раздраженно смотрел на дворцового коменданта генерала Воейкова, который только что поднял его с постели.

— Я к вам с повелением Его Императорского Величества.

— Слушаю вас.

Воейков с удивлением отметил некоторую иронию в словах генерала Алексеева.

— Хочу сообщить вам о решении Государя немедленно, по мере готовности поездов, выехать в Царское Село.

И без того хитрое лицо Алексеева стало еще более хитрым и он ехидно поинтересовался:

— А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?

Воейков ошеломленно смотрел на Алексеева.

— Простите, Михаил Васильевич, но если вы имеете сведения об опасности этой поездки, то как верный Государю человек, вы обязаны сообщить их мне.

Алексеев поспешно ответил:

— Нет. Ничего не знаю такого. Я просто предположил.

Воейков пытливо смотрел на Алексеева.

— После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли вы опасным Государю ехать, или нет.

Алексеев усмехнулся:

— Отчего же. Пускай Государь едет… Ничего…

Дворцовый комендант был поражен словами начальника штаба Верховного Главнокомандующего.

— Господин генерал–адъютант! Как верноподданный и патриот вы обязаны немедленно пойти к Государю и откровенно изложить имеющуюся у вас информацию. Если у вас есть хоть какие–то сведения о имеющейся опасности для жизни и правления Императора, вы должны приложить все усилия для отмены этой поездки!

Алексеев нахмурился и буркнул: