Новый Михаил (СИ)

И дело было даже не в том, что попортят мою любимую шкурку. Хотя и ее жалко, но сейчас дело вовсе не в этом. Я вдруг почувствовал, что я не просто вмешиваюсь в историю — я реально могу ее изменить. Не имею понятия к чему это приведет, но могу. Это чувство толкало меня в спину с момента отхода Императорского поезда из Могилева. Я творил глупости, влезал в авантюры, кидался с головой в омут, но мне всегда везло. Возможно, именно ощущение некоего Демиурга, да простит меня Господь, позволяло мне, наплевав на все перешагивать через все препятствия.

Именно синтез моей памяти и моего сознания второго десятилетия двадцать первого века и тела моего прадеда с его памятью, породил новую личность, которой не был каждый из нас в отдельности. Которая вобрала и трансформировала все наши способности, таланты и недостатки, наш жизненны опыт и наше мировоззрение в нечто совершенно уникальное, чего не могло возникнуть естественным путем.

Не имея возможности спокойно поразмыслить и проанализировать ситуацию и собственные ощущения, тем не менее, могу с уверенностью сказать — ни я века двадцатого, ни я третьего тысячелетия, не смог бы провернуть такую наглую операцию. Помог ли мне Господь или же это я такой стал, но творимое мной сейчас внутренне шокировало меня самого. Вот не было во мне такой уж авантюрной жилки. Да и к Господу Богу я был довольно равнодушен. А вот, поди ж ты! Про изменения в лексиконе я уж молчу — выражения 1917 года все чаще вплетаются не только в мою речь, но и в мои мысли.

Но главная мысль меня терзала, когда я подходил к вагону с Императором — что называется «поперло» то меня именно на выходе из этого самого вагона. Не исчезнут ли мои способности снова, если я войду сюда? И выйду ли вообще?

— Ваше Императорское Высочество! Государь приказал проводить вас к нему, как только вы прибудете!

* * *

ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

— Господин полковник! Там вас требуют.

Кутепов оторвался от подчеркивания заинтересовавшего его места в газете и поднял голову на дежурного офицера.

— Кто?

— Опять из Временного комитета Государственной Думы, господин полковник. Ультиматум принесли.

— Ультиматум? От комитета временного? — Полковник весело посмотрел на штабс–капитана. — Да гоните их в шею, не мне вас учить!

Офицер замялся, но все же возразил:

— Осмелюсь заметить, господин полковник, но, боюсь, это будет трудно сделать. Их там полная площадь. И они требуют сложить оружие и разойтись. Всем, кроме вас. Вас хотят судить революционным трибуналом за убийство их уполномоченного.

Кутепов встал и автоматически сложив газету сунул ее во внутренний карман шинели.

* * *

ОРША. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

Сгорбленная фигура Николая поразила меня. Император сидел, опустив голову и безразлично смотрел в одну точку на полу вагона. Его спина, всегда прямая и образцовая, сгорбилась, плечи поникли. Что то защемило у меня в груди и я шагнул к «брату».

— Ники, я пришел. Что случилось?

Никакой реакции. Я тронул его за плечо и вновь мягко позвал.

— Ники, ты слышишь меня?

Государь поднял на меня затуманенный взгляд. Какое–то время он не узнавал меня, затем его взгляд прояснился и сразу из его глаз хлынула такая волна боли и отчаяния, что я отшатнулся, как от удара.

— Что случилось? — Повторил я.

Николай что–то хотел сказать, но спазм сковал ему горло и он закашлялся. Пытаясь унять кашель Император откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Затем мертвым голосом проговорил лишь два слова:

— На столе…

Я взглянул на стол и увидел там бланк телеграммы. Взяв ее в руки, прочитал страшные слова:

«Его Императорскому Величеству Николаю Александровичу.

Государь!

Волею судьбы выпало мне сообщить Вам ужасные известия. Александровский дворец захвачен взбунтовавшимся царскосельским гарнизоном. Сопротивление по приказу Государыни не осуществлялось. Обезумевшая толпа разгромила дворец. Убит граф Бенкендорф, а с ним еще несколько человек. Точных данных об убитых не имею. Августейшую семью и челядь согнали в одну комнату в подвале дворца. Мятежники ударили прикладом Цесаревича. Алексей, упав с лестницы, сломал руку. Кровь остановить не могут. Опасаюсь наихудшего.

Удерживаю вокзал, отбивая попытки штурма. Начать атаку дворца не имею возможности в виду опасности для Августейшей семьи. Жду повелений.

Молитесь за Цесаревича и всех нас. Кирилл»

* * *

ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

Отдав последние распоряжения, Кутепов вышел из здания. Толпа на площади радостно зашумела, предвкушая сладость расправы.

Полковник, приблизившись к толпе шагов на двадцать, крикнул:

— Кто тут главный?

В толпе послышался смех Керенского. Затем Александр Федорович выкрикнул из–за спин стоявших впереди:

— Полковник, не считайте себя умнее Господа Бога. Фокус с Бубликовым во второй раз не сработает. Можете не утруждать себя.

Кутепов хмыкнул:

— Тогда с кем мне говорить и о чем? Я никого не вижу, лишь слышу слабый голосок того, кто сравнивает себя с Господом Богом!

Снова смех.

— Вы говорите с народом! И должны подчиниться ему!

Одинокая фигура, стоявшая перед несметной толпой, вдруг закричала на всю площадь: