Новый Михаил [трилогия]

— Тут ситуация другая, никакого боя нет. Вот если бы в Гатчине был бой, и передо мной стояла задача спасти Великого Князя от гибели даже ценой нарушения приказа, то я бы это сделал. Но сейчас — увольте, это не тот случай. Позволив вам подняться в воздух, я просто совершу должностное преступление.

— Я беру на себя всю ответственность за это нарушение!

Кованько покачал головой и сухо ответил:

— Ответственность возьмете вы, а отвечать перед Государем будем мы. Я и тот пилот, который рискнет взять вас на борт. Так что прошу простить.

Глубоко вдыхаю воздух в легкие и иду на штурм.

— Николай Николаевич, — обернулся я к секретарю, — не будете ли вы любезны попросить адъютанта Александра Матвеевича организовать нам еще кофе? А то этот уже остыл.

Джонсон понимающе кивает и выходит из кабинета. Теперь мы с генералом одни. И я иду в атаку:

— Итак, Александр Матвеевич, теперь мы с вами одни в кабинете. Мы можем не разводить политесов и говорить откровенно. Вы знаете, что в столице беспорядки?

Кованько кивнул.

— Да, там какие-то беспорядки на улицах, забастовки, демонстрации и митинги разные. Но, насколько я понимаю, ничего опасного. Генерал Беляев уверил меня, что все под полным контролем.

— Правда? — я делано удивился. — Так и сказал генерал Беляев?

— Точно так, — подтвердил мой собеседник.

— А известно ли вам, мой дорогой Александр Матвеевич, о том, что упомянутый вами генерал Беляев просто напыщенный индюк? И что они вместе с генералом Хабаловым, как два трусливых страуса, прячут головы в песок, и лишь шлют бодренькие телеграммы, не предпринимая ровным счетом ничего? Столица погружена в хаос и анархию, войска изменяют присяге целыми ротами и батальонами, солдаты стреляют в полицию, в офицеров и друг в друга! Оставшиеся верными части буквально разрываются на части восставшими толпами. И все это генерал Беляев называет словами «под полным контролем»? Да я боюсь себе даже представить, как будет выглядеть ситуация в тот момент, когда Беляев с Хабаловым наконец наберутся мужества признать, что они уже ничего не контролируют! А это произойдет в ближайшие же часы.

Старик неопределенно пожал плечами, все еще не понимая, к чему я веду собственно.

— А вы знаете, что это не просто беспорядки, а заговор? Знаете, что мятеж организован и пустил глубокие корни? И среди участников мятежа многие значимые фигуры, в том числе и в армии? Вы знаете об этом? Вы знаете, что по замыслу мятежников наш благословенный Государь Император будет арестован в ближайшие сутки-двое?

Я продолжил, не давая генералу открыть рот.

— Уверен, что о заговоре вы слышали. Или до вас доходили слухи о нем. К вам тут часто приезжают высокопоставленные посетители, которые не могут не делиться с вами светскими сплетнями. Можете не отрицать, я знаю обо всех этих слухах, включая о тех, где говорится о том, что после смещения Государя я сам должен якобы стать Регентом при малолетнем Императоре Алексее Втором.

Кованько в этот раз счел за благо промолчать.

— Слухи, мой дорогой Александр Матвеевич, бывают очень полезными и порой открывают доступ к таким тайнам, к которым, при других обстоятельствах, получить допуск совершенно невозможно. И вот сейчас у меня в руках полные планы мятежа и списки заговорщиков, и я вам со всей определенностью могу сообщить — в России осуществляется государственный переворот, целью которого является свержение и убийство Государя, которому, между прочим, мы с вами присягали, не так ли?

Старик кивнул и раздраженно ответил:

— Я не понимаю к чему вы клоните. Вы меня, что, в чем-то упрекаете или, не дай Бог, подозреваете? Как мне следует относиться к вашим словам? Я старый служака, верный Государю и Отечеству, служба моя проходит вне столицы и я, к счастью, далек от всех ваших великосветских игр. Я достаточно пожил на свете, чтобы понять, что нужно просто добросовестно выполнять свой долг, а от политики нужно держаться подальше.

— Что ж, Александр Матвеевич, это действительно слова воина, а не интригана. Наш долг перед Отечеством и наша присяга Государю превыше всего. Но сейчас опасность грозит всему тому, чему мы служим. Россия под ударом, нашему Императору грозит смертельная опасность. Разве не в том, состоит долг русского офицера, чтобы отдать свою жизнь за Отчизну и Государя? Так какие в этой ситуации могут быть запреты? Какие ограничения могут помешать нам исполнить свой долг?

Кованько насуплено молчит. Затем устало произносит:

— Раз дело ваше государственной важности, то я вам, конечно же, дам разрешение на полет. Но только с одним непременным условием — Вы сейчас по телеграфу связываетесь с Государем, и он дает добро на ваш полет. Как только будет Высочайшее разрешение, я тут же возьму под козырек.

Я помолчал, тяжело взирая на генерала. Давлю: