Новый Михаил [трилогия]

МОГИЛЕВ. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

— Итак, Владимир Николаевич, чем обязан столь позднему визиту? — Алексеев хмуро и раздраженно смотрел на дворцового коменданта генерала Воейкова, который только что поднял его с постели.

— Я к вам с повелением Его Императорского Величества.

— Слушаю вас.

Воейков с удивлением отметил некоторую иронию, которая вдруг прорезалась в словах генерала Алексеева.

— Хочу сообщить вам о решении Государя немедленно, по мере готовности поездов, выехать в Царское Село. Он желает доехать до места как можно быстрее.

Алексеев помассировал глаза и пробормотал себе под нос:

— Выехать и даже доехать…

Воейков ошеломленно смотрел на генерала.

— Что значат ваши слова?

Наштаверх с некоторой досадой поглядел на своего визави и поспешил исправить ситуацию:

— Это я ото сна не отошел еще. Обрывки сна крутятся в голове. Не обращайте внимания.

Дворцовый комендант, тем не менее, не успокоился и настаивал на разъяснениях.

— Простите, Михаил Васильевич, но если вы имеете сведения об опасности этой поездки, то, как верный Государю человек, вы обязаны сообщить их мне.

После некоторой паузы Алексеев твердо сказал:

— Нет. Ничего не знаю такого. Я просто предположил.

Встревоженный Воейков продолжал смотреть на генерала.

— После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли вы опасным Государю ехать, или нет.

Алексеев усмехнулся каким-то своим мыслям:

— Отчего же. Пускай Государь едет… Ничего…

Дворцовый комендант был буквально ошеломлен словами начальника штаба Верховного Главнокомандующего.

— Господин генерал-адъютант! Как верноподданный и патриот вы обязаны немедленно пойти к Государю и откровенно изложить имеющуюся у вас информацию. Если у вас есть хоть какие-то сведения об имеющейся опасности для жизни и правления Императора, вы должны приложить все усилия для отмены этой поездки!

Наштаверх Алексеев кивнул:

— Всенепременно. Только приведу себя в порядок. Спал я знаете-ли…

* * *

ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

В эту ночь в Таврическом дворце заседал еще один новый орган революционной власти — Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. Собравшиеся делегаты, которые большей частью были самочинно «выдвинутыми» от якобы каждой тысячи рабочих и каждой солдатской роты, а в реальности просто набранные с площадей и улиц, ошалело крутили головами разглядывая интерьер дворца и восторженно слушали выступающих ораторов.

Однако, в отличие от привычно тонущей в пустопорожних разговорах Государственной Думы, собравшиеся здесь были людьми более наглыми и решительными. Еще сегодня днем их было аж девять человек, объявивших себя «Временным Исполнительным Комитетом Совета Рабочих Депутатов». И эти девять человек, половина из которых еще утром пребывала в тюрьме, развернули кипучую деятельность.

В казармы и в цеха были посланы представители «Комитета» с призывом присылать делегатов. В казармах заявлялось, что «Комитет» уже принимает меры по улучшению их довольствия и о питании тех солдат, которые «отбились» от своих частей.

И вот, привлеченные обещаниями и вдохновленные «ветром свободы», люди собрались в Таврическом дворце. Член Государственной Думы Чхеидзе открыл заседание. После коротких выступлений был избран Исполнительный Комитет председателем которого оказался социал-демократ Чхеидзе, товарищем председателя — Керенский.

Исполком назначил комиссаров во все районы столицы, приказал на местах формировать Красную Гвардию, утвердил Продовольственную комиссию для организации питания солдат и назначил «Штаб» из нескольких человек, в задачу которых входила организация обороны дворца от «царизма».

Но никаких войск в распоряжении штаба не было. В ту ночь, все, что реально контролировал и защищал этот орган, была комната 41, в которой он и располагался. Никакими войсками на тот момент не командовал и Временный комитет депутатов Государственной Думы. И напрасно панически ждал их нападения генерал Хабалов. Вооруженные толпы на улице в ту ночь подчинялись лишь сами себе и не настроены были подставлять свои головы под пули.

Столица замерла. Безвластие достигло апогея.

* * *

МОГИЛЕВ. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

Тревожная ночь раскинула свои черные крылья над провинциальным Могилевом. Хруст снега под ногами редких патрулей, черные окна прячут мысли и чувства, и лишь свистки паровозов и лязг сцепок на станции, слышимые сквозь пропитанный тревогой морозный воздух, подсказывали — город все еще жив и лишь затаился до утра.

Мы подошли к мрачному в темноте зданию гостиницы, и даже свет фонаря над входом не смог развеять то чувство тревожного ожидания, которое, как мне казалось, было буквально разлито вокруг. Горшков, поднявшись по ступенькам, принялся стучать в дверь, а штабс-капитан Мостовский, стоял рядом со мной и нервно оглядывался. Да и его солдаты ненавязчиво держали улицу под прицелом.

— Почему вы так нервничаете, штабс-капитан?

Тот явственно вздрогнул и как-то нервно рассмеялся.