Новый Мир ( № 1 2005)

Препинание - честь соловья

                           *      *

                               *

Ехать в автомобиле

По дороге ночной

В романтическом стиле

Под ущербной луной,

Заходящей за тучу,

И в сверкании фар

Куст выхватывать — штучный,

Золотой экземпляр.

В дождевой пелерине,

В черно-синих тонах,

Проведя по машине

Мокрой веткой впотьмах,

С непонятной отвагой

Потянувшись ко мне,

Он как мальчик со шпагой

На картине Мане.

Полуночница-птица,

Словно тень, промелькнет.

Видно метров на тридцать,

И не дальше — вперед,

Я не знаю, что будет

Ни с поэзией впредь,

Ни с земным правосудьем,

Ни с ценою на нефть.

Но надеется сердце

На везенье и честь.

Ах, у всех европейцев

Что-то общее есть.

В пепельницу окурком

Ткнусь, приметлив и зряч.

Есть и под Петербургом,

Среди вырицких дач.

Мы любили, страдали,

Разгоралась заря.

Помнишь, в детстве читали

Нам “Лесного царя”?

Туч косматые клочья

И балладный нажим.

Всякий, едущий ночью,

Поспешает за ним.

 

Фотография. 1957

Группа советских поэтов: Смирнов,

Инбер, Твардовский, Прокофьев, Мартынов,

Слуцкий — я всех перечислить готов,

В группу попавших, седьмой, самый чинный,

Важно стоит Заболоцкий, ему

После всего, что с ним было, Равенна

Кажется, может быть, сном: одному

Из семерых ему ад по колено.

Дантовский, четко расчерченный ад,

Строго расчисленный, с дымом и пеплом.

Пышный, парадный венок жестковат

На фотографии, накрепко слеплен,

Я присмотрелся: да сколько ж кустов

Лавра пошло на него или роща?

Инбер, Прокофьев, Мартынов… Смирнов

Пишет всех лучше, а главное, проще.

Льется на группу полуденный свет.

Слава, и честь, и завидное благо.

А Пастернака с Ахматовой нет,

Не нашумел еще “Доктор Живаго”,

Гром впереди и великий разнос,

Выступят Инбер, Смирнов и Мартынов,

Слуцкий-бедняга, под общий психоз

Сдуру попавший, со скорбною миной.

Вот он — в избранников тесной толпе.

Может быть, если б не эта поездка,

Не возомнил бы он так о себе,

Мненье не высказал сжато и веско.

Лет через десять, надломлен и хмур,

Скажет он мне в коктебельской столовой:

“Не осуждайте меня чересчур.

Я виноват”. Испугаюсь: “Ну что вы!”

 

                           *      *

                               *

Опыт дружбы уныл и тяжел

И мучителен. Если б Итакой

Или Троей дышал он и цвел!

Где блестящий ее ореол,

Средиземной подсвеченный влагой?

Где классический профиль и фас

И бок о бок упорство в сраженье?

На романтиков я бы как раз

Не ссылался: их дружба — на час

И на тысячу лет — расхожденье.

Вы мне нравились, смех, болтовня,

Град на даче — мильоны горошин —

Призрак в августе зимнего дня.

Беспокоилась мать за меня,

Говорила: ты неосторожен.

Осторожничать, скрытничать? Нет.

И печаль, и сердечная рана

Извлекались на солнечный свет.

Неужели за сумраком лет