Внимание зала и его реакция все больше разогревают Быстрова, он вдохновляется:
— Я не думаю, что все сразу переменится. Но если хотя бы кто-то задумается, что человек покончил с собой в результате глубокого отвращения к происходящему, — это будет уже результат!
Все приготовили руки для аплодисментов, но тут — в паузе, когда Быстров набрал воздуха для нового выкрика, — слышится резкий звук отодвигаемого кресла.
Капотин встает и, проходя мимо Мигунова, говорит:
— Урежу финансирование партии в три раза.
— Я не знал, Павел Савлович! — торопится за ним Мигунов. — Я понятия не имел, о чем он будет говорить! Думал, обычное дело: все плохо, надо что-то делать, вас покритикует.
И, обернувшись, рявкает на Быстрова:
— Прочь с трибуны!
— Товарищи! — напоследок взывает Быстров. — Только через самоубийство обретем новую жизнь! Следуйте моему примеру! Ответим массовыми самоубийствами на беззаконие и произвол!
Зал отвечает овацией.
И тут же мы видим другой зал — заседаний. Капотин гневается:
— Дотянули резину, товарищ генерал Пробышев! Давно пора было его прибить!
— Мы в ближайший вторник собирались. Сами знаете…
— Знаю! В виде исключения могли бы и в выходные поработать!
— Можем хоть завтра…
— Поздно! Об этом во всех газетах написано и на всех каналах сказано: доведенный до отчаяния Быстров собирается покончить с собой! И даже если мы его сейчас замочим, это будет расцениваться как самоубийство. Типа того: подставил добровольно человек себя под пулю.
— Может, я чего не понимаю, — говорит Рубак. — Но что в этом такого? Самоубийство и самоубийство. В судебной системе это было бы очень удобно. Не держать человека в тюрьме, не тратить на него государственные средства. Выдал ему пистолет или яд — и нет проблем.
— Кто согласится? — сомневается Манин.
— Мы эксперименты проводили. Сажаешь человека в одиночку, кладешь заряженный пистолет. Три-четыре дня — и человек созревает. Психологи объяснили: когда пистолет рядом, а ты в одиночке, крайне трудно не застрелиться. Соблазн велик.
— Умные люди, а какие глупости говорите! — укоряет Капотин. — Вот ты, Манин, позволишь какому-нибудь банку добровольно обанкротиться?
— Еще чего? Им дай волю — все банкротами себя объявят!
— А ты, товарищ генерал Пробышев, если, к примеру, какая-нибудь нехорошая демонстрация, ты позволишь ей самой собраться и самой разойтись?
— Собираются пусть, а разойтись — только с нашей помощью.