Три стула на витринеПриставлены к столу,И лампочка в каминеЗарыта, как в золу,В помятую пластмассуИ светится под ней,Напоминая глазуПылание углей.Еще одна витрина —На ней стоит диван,Огромный, как скотина:Овца или баран,И два широких кресла,Расположившись там,Принять готовы чреслаХоть рубенсовских дам.А на витрине третьей —Двуспальная кровать.Смутить нас не суметь ей,А только напугать:Такие выкрутасыНа спинках у нее,Как будто контрабасыПоют сквозь забытье.Напротив магазинаРазбит убогий сквер.Ворона-мнемозинаГлядит на интерьер,Живет она лет двести,Печалям нет конца:Устроиться бы в креслеИ вывести птенца!Живут на этом свете,Всем бедам вопреки,Герои — наши дети,Герои — старикиИ ночью над обрывомСвоих кошмаров спятС терпеньем молчаливымВорон и воронят.Раскинул тополь влажныйСвой пасмурный эдем.Подарок этот страшныйКто нам всучил, зачем?Прости мне эту вспышку,Спи мальчик, засыпайИ плюшевого мишкуИз рук не выпускай.Поэзия всем торсомПовернута к мирамС дремучим звездным ворсомИ стужей пополам,Она не понимаетИ склонна презиратьТого, кто поднимаетНа подиум кровать.Не понимает илиСпасает свой мундир?Те правы, кто обжилиУжасный этот мирС тоской его, уродством,Подвохами в судьбеИ бедствовать с удобствомПозволили себе.* * *Смерти, помнится, не было в 49-м году.Жданов, кажется, умер, но как-то случайно, досрочно.Если смерть и была, то в каком-то последнем ряду,Где никто не сидел; а в поэзии не было, точно.Созидание — вот чем все заняты были. ЛесаМолодые шумели. И вождь поседевший, но вечноЖить собравшийся, в блеклые взгляд устремлял небеса.Мы моложе его, значит, мы будем жить бесконечно.У советской поэзии — не было в мире такой,Не затронутой смертью и тленом, завидуй, Египет! —Цели вечные были и радостный смысл под рукой,Красный конус Кремля и китайский параллелепипед.И еще через двадцать подточенных вольностью летПоэтесса одна, простодушна и жизнью помята,Мне сказала, знакомясь со мной: вы хороший поэт,Только, знаете, смерти, пожалуй, в стихах многовато.* * *