Новый Мир ( № 10 2009)

— Приехали и живут, денег не тратят… Где же мне их прокормить на мою-то пенсию! А Виктор словно не замечает…

В доме моего покойного дяди в это время уже происходила тихая драма по разделу движимого и недвижимого имущества — невидимые миру слезы. Наследники — сын и дочь — определили этак навскидку цену отцовской недвижимости, разделили ее вроде бы честно-благородно пополам, но только на словах. Брат пообещал выплатить сестре ее долю, но это потом, опосля, как он выражался, после чего вступил во владение всем домом. Вступить-то вступил, но долг сестре не выплачивал, поспешил кое-что перестроить в наследственном владении, подремонтировать и тем самым закрепить свои права, которые таким образом становились уже преимущественными правами.

— Тебе деньги, что ли, нужны? — грозно спрашивал он у сестры. — Ишь, вынь да положь ей! Занетерпелось, мать твою так. Откуда я тебе их возьму?

Он был матерщинник, этот мой двоюродный, употреблял матерные слова к месту и не к месту — для придания весу своим суждениям: жалко ведь расставаться с деньгами, как тут не выругаться!

Прошло уже несколько лет, сестра все ждала, когда же родной брат выплатит ей долг: она могла бы купить, скажем, неплохую дачку или автомобиль сыну… Сколько еще ждать? Время шло, и вдруг в государстве нашем деньги стремительно обесценились. Мой двоюродный спохватился и поспешил выплатить сестре долг, разумеется, без учета инфляционных потерь.

— А что я на них теперь куплю? — растерянно жаловалась мне моя двоюродная. — Разве что пару тощих куриц.

Добрые люди советовали ей подать в суд.

— Ну, я с братом судиться не стану, — уныло отвечала она.

Мне слышался в ее словах голос матери моей, говорившей то же самое: “Я с братчиком спорить не стану. Как он сказал, так тому и быть…”

Такая традиция сложилась в этой ветви нашего рода: обобрать родного человека не стыдно, не позорно, а, напротив, стало в порядке вещей. Родные люди более доверчивы, их легче обмануть, и вот возникает соблазн, перед которым трудно устоять…

“Окаянство это”, — опять подумалось мне.

Забегая вперед, скажу, что через несколько лет, когда мой двоюродный умер, сестра его не опечалилась по этому поводу. Помню, на кладбище как раз в тот момент, когда гроб с телом опускали в могилу, сестра покойного просто прогуливалась среди чужих могил с непонятным для меня удовлетворением на лице. Я не осудил ее — лишь отметил: наверно, она не ощутила потери. Ее ли в том винить?