Новый Мир ( № 10 2009)

Я могу только предполагать, что отец отвечал со свойственной ему твердостью:

— Как это “заберите”? Она твоя жена…

Ольга же все более увлекалась бытовым лицедейством — оно приносило ей некоторые выгоды. Вот приходила к соседке или подруге и с самым жалким, самым сокрушенным видом сообщала:

— А у меня какое несчастье-то!

Тут она делала паузу, бросала испытующий взгляд на добросердечную подругу.

— Что такое? — испуганно отзывалась та. — Что случилось?

— Мне детей покормить нечем. Сейчас придут из школы — хотела оладышек напечь… а у меня ни яичка, ни ложечки сметанки…

Подруга, вздохнув, давала ей и яичко, и сметанки. На другой день сцена повторялась: нужно было “немного мучки тесто развести” или “чашечку сахарного песку”. На Ольгу дивились, меж собой поговаривали:

— Даже среди уголовников на зоне это называется крысятничеством. Таких людей презирают, брезгуют ими. Это даже там, среди явных преступников!

Она же не испытывала при этом смущения. Более того, она считала, что поступает по-умному, потому как гораздо умнее всех прочих.

Пожаловавшись: детей нечем кормить — она в эти же дни хвастала только что купленной обновкой — блузкой, кофточкой, юбкой… а однажды даже норковой шубой! Те удивлялись: откуда деньги?

— А я заняла…

Долг этот она отдавала, заняв еще у кого-то, а со вторым заимодавцем расплачивалась, заняв у третьего, с третьим — у четвертого… Такая у нее шла непрерывная карусель. Разгневанный муж, узнавая о новых ее долгах, опять звонил тестю:

— Заберите от меня вашу дочь!

Но тот забирать к себе дочь не желал: мол, побесишься да и успокоишься. Ольга и к нему обращалась жалобным голосом: дети разуты-раздеты… кормить нечем… Разве выдержит такое отцовское сердце! Приходилось братцу моему раскошеливаться. Ну, человек не бедный, капитал держит в валюте, сам говорил.

Признаюсь, когда до меня доходили все эти истории — городок-то маленький, все друг друга знают! — мне становилось не по себе. Словно не племянница моя, а сам я беззастенчиво попрошайничал, позоря свою родню. Но укорять ее или тем более совестить я не решался даже в самой деликатной форме. Да и виделись мы с нею, по совести говоря, очень редко — я сторонился этой родни.

Однажды вечером племянница явилась ко мне домой вместе с мужем. Я удивился их приходу: они не бывали у меня прежде, и я не бывал у них — мы встречались только на общей огородной территории.

— Мы хотим продать бабушкин дом, — сказала теперь Ольга.

— Давно пора, — согласился я.

— Нам надо заниматься оформлением документов, — напомнила она.