Новый мир. № 11, 2003

Но это все достаточно очевидно и естественно, интереснее другое. Блок, по всей видимости, не просто принимает такую трактовку своей переписки с олонецким поэтом, но и до некоторой степени подсказывает ее собеседнику. Он нуждается в Клюеве никак не меньше, чем начинающий стихотворец в авторитетном петербургском собрате. Судя по некоторым фразам из второго письма Клюева, Блок изначально занимает позицию «кающегося барина», отводя Клюеву функции своего рода «исповедника». Тот, в свою очередь, соглашается с отведенной ему ролью и уверенно играет ее в дальнейшем. Впрочем, впоследствии Клюев смягчает некоторые утверждения, высказанные им в ранних письмах: ср., например: «Наш брат вовсе не дичится „вас“, а попросту завидует и ненавидит…» (осень 1907) — и «Бедный человек, в частности крестьянин, любовен и нежен к человеку-барину, если он заодно с душой-тишиной…» (22 января 1910), а наиболее резкие суждения о поэзии Блока вкладываются им в уста неназванных третьих лиц: «В Питере мне говорили, что Ваши стихи утонченны, писаны для брюханов, для лежачих дам…» (22 января 1910).

Для Блока общение с Клюевым (и эпистолярное, и личное — поэты познакомились четыре года спустя после начала переписки) имело огромное значение. Он неоднократно цитировал своего корреспондента в собственных статьях, копировал его письма для друзей, читал их знакомым. Клюев был воспринят и самим поэтом, и многими близкими ему людьми как носитель незамутненного национально-религиозного духа, как «голос из народа». Сознание эпохи заранее подготовило олонецкому крестьянину подходящую нишу — ему оставалось только занять ее. Кого-то подобного напряженно ждали, и грамотное «самопозиционирование» Клюева не могло не принести результатов.

С самого начала эпистолярного диалога с Блоком Клюев вносит в сообщаемые адресату факты своей биографии отчетливо различимый элемент стилизации. Естественно, любая игра такого рода заключает в себе информацию не только об играющем, но и о культурном контексте. По тонкому замечанию Александра Эткинда, превращение Клюевым событий собственной жизни в легенду свидетельствует прежде всего о том, как выгодно «было представляться хлыстом в том обществе, войти в которое стремился крестьянский поэт». Впрочем, дело, конечно, не в хлыстовстве как таковом. В оказавшем решающее влияние на умонастроение Блока и многих его современников мистическом народничестве хлыстовство, старообрядчество, скопчество и какая-нибудь выдуманная романистом секта пламенников смешивались в одном общем и не вполне определенном понятии «сектантства» (ср.: «Я ведь сам сектант. Весь род Карповых — сектанты» — из письма к Блоку пытавшегося повторить клюевский путь Пимена Карпова).

Не случайно поэтому общение с Клюевым воспринимается Блоком и его близкими в религиозных тонах. В декабре 1911 года мать поэта в письме к М. П. Ивановой сообщает: «Клюев нынче осенью провел с Сашей несколько дней. Сидел по ночам. Я думаю, Вы поймете всю важность этого Крещения». Для самого Блока Клюев становится синонимом святости и России. Последнее отождествление сохранится у Блока практически до конца жизни. Наступившее у него после революции разочарование в национальном начале, с которым теперь связывается губящее поэта «отсутствие воздуха»[131], повлекло за собой и изменение отношения к клюевской поэзии.

Впрочем, несмотря на то что отношения с Клюевым несомненно переживались поэтом мистически, приписывание Блоку прямого отождествления Клюева с Христом, по-видимому, не имеет под собой достаточных оснований. Остановимся на этой истории чуть подробнее.

В своих воспоминаниях о Блоке С. М. Городецкий цитировал письмо Блока к «одной из своих знакомых»: «Сестра моя, Христос среди нас. Это — Николай Клюев». Эта фраза получила достаточно широкое распространение в научной литературе как принадлежащая Блоку. Ее, в частности, неоднократно приводит в различных разделах своей книги «Хлыст» А. Эткинд, основывая на ней замечание о «кощунстве» поэта.

Азадовский тоже цитирует воспоминания С. М. Городецкого и делает к этому фрагменту пояснение: «„Одна из знакомых“ — А. А. Городецкая, жена С. М. Городецкого. Цитируемые слова Блока содержатся в письме Блока к А. А. Городецкой от 7 декабря 1911 г.». Между тем такой фразы в указанном письме Блока к А. А. Городецкой нет. «Сереже я посылаю послание Николая Клюева, прошу Вас, возьмите его у него и прочтите, и радуйтесь, милая. Христос с Вами и Христос среди нас» — вот точный текст соответствующего пассажа из блоковского письма. Согласимся, что трактовка его в направлении, заданном С. М. Городецким, вряд ли совпадает с тем смыслом, который вкладывал в эти слова сам Блок. Не исключено также, что слова «Христос с Вами и Христос среди нас» вообще относятся не к предыдущей, а к последующей части письма, где речь идет о взаимоотношениях Блока с влюбленной в него А. А. Городецкой.