Небольшого роста, с редкими рыжеватыми волосами, носиком пуговкой, слабый и стесняющийся оказываться в центре внимания, что, однако же, не мешало ему иметь довольно четкую жизненную позицию. Например, он совершенно не боялся крови и не считал человеческую жизнь чем-то ценным. “Поскольку все мы состоим из молекул, которые начисто лишены даже намека на индивидуальность, то любой человек не более чем определенное сочетание неких стандартных кубиков — молекул. И говорить об уникальности и неповторимости кого-то из нас — несусветная чушь. Наша смерть ничего не значит, и наша жизнь тоже ничего не значит, если нас не ведет по ней какой-то ослепительно красивый миф.
И только он, этот миф, способен придать нашей жизни стержень и смысл”. Примерно такие вещи он выдавал, когда напивался или его удавалось разговорить.
Все стихло. Белка спросила:
— Ну и что из этого?..
Сатир снова собрал на себе внимание аудитории.
— Черт с вами, памятник так памятник, — проворчал он.
Белка в восторге хлопнула его по черной блестящей спине:
— Не мальчик, но муж!
Тот лишь улыбнулся, искоса взглянув на нее. В глазах блеснули искры костра.
Взрыв назначили на двадцать девятое октября — день рождения
Ленинского комсомола, Христофора Колумба, Александра Зиновьева и Галлея.
Погода была самая подходящая для тайных операций — безлунная ночь и мелкий дождь.
Памятник стоял посредине небольшой площадки, вымощенной каменными плитками. В разные стороны от него расходились асфальтовые дорожки, окаймленные недавно посаженными тощими липками. С одной стороны от площадки проходил непонятно зачем выстроенный высоченный забор из серых бетонных плит, за которым начинался дикий, запущенный парк, идущий едва ли не до самой кольцевой дороги. Узкая полоска парка — метров двадцать — была отделена этим самым забором от основного массива, но деревья здесь росли какими-то редкими и чахлыми. В этом редколесье Иван и Белка, нагруженные сумками, в которых были взрывчатка и детонаторы, ждали, пока Сатир и Истомин обшарят окрестности. Разведчики бесшумно появились из-за сетки дождя.
— Вроде все чисто, — сообщил Сатир, тревожно втягивая воздух. — Но что-то томит. Нервы, что ли… Завяжу с травой.
— Да, все нормально… — подхватил Истомин. — И даже более того…
Он вдруг осекся, как будто у него перехватило горло, быстро оглядел всех и стал смотреть в сторону.
— Волнуешься? — спросил Иван. — Не бойся, сейчас все кончится.
— Да, я знаю. Недолго уже…
Тот внимательно посмотрел на него: