Новый Мир ( № 11 2009)

А рука обвивается вокруг его шеи. Он испуганно обеими руками хватается за нее. “Какую же мне еще молитву прочитать?” — думает он и начинает сбивчиво читать другую молитву, но божественные слова не действуют на эту руку — она не исчезает. Он мечется, задыхается, выбивается из сил, отталкивая в сторону ветрового стекла мягкую как тесто руку, но бесполезно…

21

Даже проснувшись, он не мог преодолеть свой ужас. Встал, умылся. Вспомнив поверье, что страшные сны сначала следует рассказать бегущей воде, стал, пристально глядя в шумно спускающуюся с крана струю, мысленно вразброд повторять увиденное. Он сполоснул пересохший рот. Чтобы рассеять свой страх, стал искать, чем бы ему заняться.

22

Как-то раз Махсум, возвратившись то ли с базара, то ли из мечети, сказал: “Вы слышали, говорят, со следующего года плата за кабельное телевидение будет совсем дешевой. Может, подпишемся?” Марлен возмущенно произносит: “Ну что вы за человек, телевизор-то не на что починить, а вы о кабельной антенне размечтались?!” — “Так я из-за того, что она подешевела”, — только и сказал Махсум, пожав плечами. Не знаешь — не то смеяться, не то плакать.

23

В последние годы им обоим жилось несладко. Если бы не сто-двести долларов, время от времени присылаемые детьми с оказией, то они бы сидели на сухарях. Иногда приходилось даже вместо заварки использовать остатки вчерашнего чая. В такие дни они вспоминали свое голодное детство. “А как перебиваются остальные?” — спрашивали они друг друга.

24

Рука старухи, роющейся в мусорном ящике, в предрассветной мари тоже казалась белой. Марлен разглядел еще брови, наведенные сурьмой, и три некрасивые точки на запястье — след от чернил, наносимых иглой под кожу, — украшение, свойственное сайрамским женщинам.

Однажды Марлен возвращался из поликлиники и увидел три апельсина, валявшихся возле мусорного ящика за домом. Привычка бережно

относиться к еде заставила его нагнуться и подобрать их, в то же мгновение он почувствовал такой смрад, несущийся из мусорного ящика, что даже несколько опешил. От позора он не знал, куда себя деть, в растерянности оглянулся по сторонам. И все же принес домой эти три апельсина. Но до сих пор он не решался их съесть: казалось, не пройдет в горло. Три апельсина, как желтое троеточие, все так же лежали на подоконнике.

25