Новый Мир ( № 11 2010)

Мария Степанова:Подозреваю, уверена почти, что обиход этот (цитата как пароль, цитата как отмычка) не самого давнего происхождения — для скорости скажу, советского — и к естественному бытованию поэзии прямого отношения не имеет. Аукаться ведь можно чем угодно — рекламными слоганами, фразами из анекдотов. <…> Не любые стихи стремятся стать песней. Не любой текст мечтает вернуться в смесительное лоно фольклора. Все существенное — объем и смысл, представление об авторском замысле, которое может дать только весь корпус текстов, проще говоря — самих Пушкина-Блока-Есенина — такой способ чтения оставляет за бортом. Это, собственно, почти и не чтение — а что-то вроде непременного пения при застолье, „Невечерней”, которая необъяснимым образом ласкает слух и мне и соседу”.

См. также: “Приходит, допустим, в ваш дом малознакомый человек. Ну, мало ли по каким делам. Вы проводите его на кухню (все тогда сидели на кухнях) и почти автоматически произносите: „Мы с тобой на кухне посидим”. А он, этот практически незнакомый тебе человек, на таком же автомате продолжает: „Сладко пахнет...” И с этого момента вы понимаете, что неформальное общение возможно. А уж если он, угощаясь на вашей кухне чем бог послал, еще и скажет „вот какие большие огурцы продаются в наших магазинах”, то уже и до закадычной дружбы рукой подать”, — вспоминает о времени “повышенного литературоцентризма”Лев Рубинштейн(“Иду на „мы”” — “Грани.Ру”, 2010, 8 июля).

 

Жорж Нива.Беседа первая: “Об оттепели и о Борисе Пастернаке”. Беседу вел Михаил Соколов. — “SvobodaNews.ru”, 2010, 23 августа.

“У него [Бориса Леонидовича] не было постоянного стресса. Евгений Борисович [Пастернак] в своих книгах и статьях, высказываниях, насколько я помню, немножко настаивает на этом. Я его не видел в этом состоянии. Он страдал, конечно, но в нем была большая доля детскости, наивности и жизнерадостности, что он мог освободиться от этого ига психологически. Я его помню веселым, радостным, рассказывающим разные анекдоты, например, как люди подходили к нему как духовному отцу давать советы как жить, как будто он второй Толстой. Это было для него забавно, он отвечал, как мог. Рассказывал нам”.

“Никто не прогнозировал падение коммунизма. <…> Редкий человек мог просто, как советский молодой дерзкий диссидент Андрей Амальрик, сказать — „падет”.