Новый Мир ( № 11 2010)

Как в подземной тюрьме без свечи.

 

Эту тюрьму они носят — мы носим — внутри себя”.

 

Геннадий Русаков. Стихи отречения. — “Дружба народов”, 2010, № 8.

 

Памяти Михаила Поздняева

Все сложилось и встало в строку,

спето, сказано, выбито в камне.

На полпоймы шатнуло Оку,

и судьба на размер велика мне.

Ах, просторное имя любви,

утешенье ни к спеху, ни к ладу!

Чтоб ни вспомнилось — только живи,

только траться,

делись до упаду!

Раздари себя в каждой строке,

детской нежностью к людям болея, —

и плыви по небесной Оке,

слыша запах соснового клея.

 

Павел Фокин. Библия В. В. Розанова в книжном собрании Государственного Литературного музея. — “Звено” (Вестник музейной жизни), 2008.

“Но Розанов не был бы Розановым, если бы заветный экземпляр Библии остался в неприкосновенности до торжественного дня. Ничего подобного! В дальнейшем он без всякого трепета будет пользоваться книгой, работая над новыми сочинениями, отчёркивать на полях важные места, делать примечания, более того, вырезать отдельные строки и даже вырывать нужные страницы”.

…И конечно же розановская сверхидея о связи пола и религии прорвалась и сюда — прямо в некоторые записи на полях Писания.

Лидия Яновская.Понтий Пилат и Иешуа Га-Ноцри. В зеркалах булгаковедения. — “Вопросы литературы”, 2010, май-июнь.

“Ощущение родства Воланда с Булгаковым поразило меня давно, уже при первом чтении романа. Еще была жива Елена Сергеевна, и однажды я сказала ей, пылко и с тем перехлестом, который бывает, когда вас ошеломляет неожиданная догадка: „Да ведь Булгаков — не Мастер, Булгаков — Воланд!”

К моим открытиям она относилась по-разному. Так, несмотря на все мои доказательства, была непримиримо уверена, что „Белая гвардия” не задумывалась Булгаковым как трилогия; и цитируемые мною высказывания писателя — всего лишь слова; и мои цитаты по тексту „Белой гвардии” ни о чем не говорят. А к идее, тогда высказывавшейся мною с избыточной прямолинейностью, что „Театральный роман” — несмотря на перекличку сюжета с судьбой „Дней Турбиных” — на самом деле эмоциональная история „Кабалы святош”, — к этой идее внимательно прислушалась и даже где-то ее повторила. Мои потрясенные пассажи о том, что Булгаков — не Мастер, что Булгаков — Воланд, приняла с горделивой благосклонностью, хотя от комментариев воздержалась. Неужели и она улавливала это сходство? <…>