Новый Мир ( № 12 2007)

Как зябко в натопленной комнате, если она не согрета чьей-то мечтой… Не чьей-то — моей. Напитавшейся чужими бессмертными химерами.

Вокруг меня мерцают аккумуляторы этих химер — любимые книги, которым я уже давно сказал: прощайте, друзья! Приполярные бичи, старатели, сплавщики, охотники и рыбаки, вчерашние и завтрашние зэки, представлялись мне поэтичными лишь до тех пор, пока я видел в них героев Джека Лондона. Но когда воображаемый контекст рассеялся, привкус криминальности и нагота страстей уже не порождают во мне ничего, кроме брезгливости или отчуждения пополам со страхом. Страх превращается в более сносную тоску, лишь когда передо мною возникает конкретная задача: преодолеть непроглядный коридор, изломанный, словно греческий меандр, — на иных участках приходится брести едва ли не в обратном направлении, ощупывая тьму, чтобы не нарушить продуманную казачье-черкесскую экспозицию. Двери в нашем доме из матового стекла, поэтому я не зажигаю света, чтобы не разбудить Гришку.

ТУКК!.. Сдавленное проклятие: дедовский сундук из растрескавшегося карагача, расцветшего узорами кованого алоэ, как всегда, возник на долю мгновения раньше, чем я ждал. Наполненный стременами, уздечками, обротью, ухналями, темляками и прочей казачьей амуницией, он действительно до крайностидедовский,хотя в точности и неизвестно, кому приходился дедом его бывший владелец. Потирая колено, вслушиваюсь в звуки, доносящиеся из Гришкиной комнаты, но звуков нет, и я, прихрамывая, трогаюсь дальше сквозь едва брезжащее мерцание серебряной чеканки на кинжалах и старинных пистолетах, развешанных по невидимым во тьме черкесским домотканым коврам, расцветшим исполинскими водорослями из какого-то волшебного подводного царства. Черкес оружием обвешан… Другие впадают в детство, а Гришка — в детство дедов, в фантазии о саклях предков.

Как всегда, немножко ёкнуло сердце при виде выглянувшего из-за угла силуэта карлицы — полуторааршинной куклы в искрящейся высоченной тюбетейке и бешмете или там чекмене с золотым подводным шитьем — черкесская княжна в масштабе один к полутора. Значит, можно перевести дух — я уже в кунацкой. И притом достаточно очумелый, чтобы растаяла тень на обоях, которую я не могу назвать проклятой, потому что не хочу, чтобы она совсем исчезла. Пусть появляется. Только не каждую ночь. Днем — пожалуйста. Чем чаще, тем лучше. Пускай она сопровождает меня до гробовой доски. С нею мне не так одиноко. И она ничего не требует от меня — не то что другая, в вечном своем сереньком ватнике…