Новый Мир ( № 12 2008)

Жизнь души перебивает развитие сатирической мысли романа, и в главные героини выдвигается Даша. По ходу романа они с мужем постоянно перенаправляют сценический свет, попеременно играя друг для друга роль нарисованных задников. И если вокруг Валеры активизируются идейные разбирательства и сатирические сценки, то Даша выводит на авансцену романа психологизм. Идейный эксперимент автора с Валерой провалился, зато опыт с Дашей против желания удался, подтвердив неизбывность в человеке души, этого последнего предрассудка, который нельзя развенчать. Разве только надеяться, что сможешь “просто-никогда-об-этом-не-думать”.

 

Захар Прилепин. Ботинки, полные горячей водкой. Пацанские рассказы.

М., “АСТ”; “Астрель”, 2008, 188 стр.

В приведенный выше реестрик “политической” прозы мы были бы вынуждены включить и заглавный рассказ этого сборника. Образ напившейся горячей водки обуви, в какой-то уже изразцовой степени резкий, — авторская ассоциация с одной поколенческой стычкой. Трактовать этот многообещающий символ так же скучно, как замечать в рассказе тот же, что и в романе Козловой, сюжет: оборвавшийся взлет молодого политика — и так же некрасиво, как повторно опознавать здесь случай из реальной биографии. Интереснее, чем политической интригой, быть задетым “пацанством” рассказа. Специфическим исполнением темы мужественности, Прилепина занимающей.

Вторая книга рассказов писателя начинается в финале предыдущей. В самом деле организованный как роман, сборник “Грех” рассказывал историю созревания мужского самосознания. Итоги взросления сквозного героя “Греха” таковы, что делают прилипший к Прилепину эпитет “брутальный” смешным. Точка разлома героя — в постепенном, все более уверенном обнаружении своего несовпадения с образом брутальной мужественности. Герой Прилепина побеждает соперников силой рефлексии, добивается женщины властью нежности. Это выпестовало бы из него Адама сентиментального рая, если бы герой не чувствовал, что призван разобраться с проблемами, которые, как ему подсказывает его набравшая обороты рефлексия, силой ума и любви никак не решить. Рефлексия и любовь — не мужской, что ли, путь преображения, потому что — не действенный. Христианское сострадание — не “пацанская” вера. И раз нельзя его любовью защитить родную деревню от разорения, а силой ума порвать врагов, то не предать ли забвению годы эволюции, возвратив себе бездумную мощь примата: “Солдаты такие и должны быть, как Примат (прозвище персонажа рассказа “Убийца и его маленький друг”. —