— В смысле, жить у вас? Не знаю пока. Посмотрим.
— Тебе часто почта ходит.
— Да уж, — кривовато усмехнулась; в холодном воздухе жужжало несоответствие, и надо было поймать, отследить, прихлопнуть. Стоп. — Это вы про какую почту?
— Была посылка, сегодня письмо. Отс утром со станции принес.
— Со станции?
Старуха не ответила, бесстрастная морщинистая маска с плетеным шнурком поперек лба и седых кос, нечего ей отвечать, незачем лишний раз повторять очевидное. Развернулась, прижимая к животу сложенное одеяло, словно ребенка или охапку хвороста. Пошла назад, в дом.
— Иллэ!
Не могла же я отпустить ее просто так. Догнала, с непривычки запыхавшись в тяжелой одежде, зашагала было рядом — но дорога уже вильнула в лабиринт построек, и дальше получалось идти лишь в затылок, спрашивая через плечо, в никуда, мимо:
— ...Художник. Его звали Михайль, он жил у вас, вспомните, пожалуйста, когда именно?
Молчание.
— ...У Таши в сундуке, на обороте крышки, его картина, и в моей комнате, возле ставен, он вам оставил — когда это было?
Ей все равно когда. Потому и никакого ответа.
— ...И письмо тоже. Вы уверены, что Отс принес его со станции? Разве сегодня почтовый день? Я думала, вы нашли его где-нибудь у себя, нет?
— Нет.
Прозвучало эхом, бессмысленным отзывом: понятно, от кого Таша так научилась. Только с Отсом тут и можно разговаривать по-человечески, черт, надо немедленно его разыскать и спросить про письмо, и про Михайля тоже, пускай вспомнит, пускай назовет год, месяц. Хотя какой бы ни назвал — это ничего не объяснит, не сведет, не устаканит. В то время, когда я была там, в горах, Михайль уже не писал никаких этюдов, тем более здесь.
А раньше — никак не мог написать этого письма.
Иллэ вышла на двор и направилась, разумеется, к крыльцу, по дороге походя бросив одеяло в груду хозяйственного хлама, где оно повисло на какой-то длинной палке с развилкой наверху. Уселась на ступеньку, извлекла неизвестно откуда и подвинула к себе две пустые миски, а затем запустила руку в свою бездонную, вечно наполненную корзину.
— Иллэ, а Отс дома? Можете его позвать?
Подняла веки, круглые и полупрозрачные, как у птиц. Посмотрела без проблеска смысла. Кивнула сухим подбородком на корзину:
— Сядь помоги.