Новый Мир ( № 12 2009)

Мои вопросы — ко мне самой, допустим. Вся связь между ними — тоже во мне самой, внутри. А вот это полная ерунда: никогда я не относилась с пиететом к собственным внутренностям, во всех возможных смыслах, начиная с биологического. Важно лишь то, что реально существует вокруг и вне, в реальном мире. Ценно извлеченное из него, выхваченное точно и цепко, заснятое, правдивое, живое. Чистая фантазия — так, приправа сверху, тем более что никогда она не остается чистой, пропущенная через множество промежуточных рук, а затем рассеянная по множеству полярных восприятий. Внешнее априори сильнее и неуязвимее внутреннего, поскольку оно уж точно есть, существует независимо ни от чего.

Я всегда старалась об этом помнить. И при необходимости выбора жертвовать именно тем, что идет изнутри, чего, по сути, еще и нет, изначально со слишком большой вероятностью непопадания и ошибки. Впрочем, от ошибок и непопаданий это все равно не спасало.

Широкий спил, на котором я несколько дней назад открывала посылку и разворачивала одну за другой ее бесконечные оболочки, поблескивал идеально ровным, неприкосновенным слоем снега. Нечего: размашистым движением я прочертила на окружности зигзаг, без какой-либо цели, просто чтобы нарушить, снять заклятие — получилось “М”, и ничего особенного, это все-таки и моя буква; нет, как-то слишком. Затерла голой ладонью, окончательно уничтожив снежное покрывало. Присела на потемневшую от влаги древесину, почти не холодную через толстый валяный подол.

Среди наползающих корабельных углов проступало из-под белого покрова то, что раньше казалось беспорядочным нагромождением хлама и мусора, а сейчас обрело загадочную законченность, внутреннюю тайну. Ничего подобного, все внутреннее, как правило, оказывается обманкой, сплошным серым камнем там, где успеваешь нафантазировать сверкающую друзу. В кармане нащупалась неизвестно как попавшая туда горсть орехов, и я от души развлеклась прицельной стрельбой по непрочным снежным пластам, которые осыпались большими кусками от каждого удачного попадания, обнажая банальную утварь вроде метел с длинными ручками, корзин для полестья, каких-то ящиков, фанерок с торчащими гвоздиками...

Стоп.

Слезла со спила, подошла, присела на корточки, подняла, очистила ладонью. Мое имя и адрес поплыли синими разводами на подмокшей фанерке, которую я тогда, разумеется, не догадалась перевернуть. Все равно что отбросила в сторону камень с белым пояском, да мало ли их таких, в конце концов; и в голову не пришло попробовать расколоть.