Новый Мир ( № 12 2010)

Тем не менее, повторюсь, шансы роста популярности «Ночной Земли» огромны. Тот же Стоддард в своем римейке основной упор делает на более тщательную мотивацию поступков героев (чтобы Дева не вела себя как идиотка и игриво не убегала ни с того ни с сего от Героя в расщелине, населенной чудовищами) и проработку диалогов (а то внятных речей от Мирдат Прекрасной мы так и не дождемся на протяжении всего текста).

К тому же у «Ночной Земли», в отличие от книг Лавкрафта и Говарда, есть, повторю, некое странное преимущество — эта ее причудливая футурологичность.

Страшное, мрачное, эсхатологическое будущее служит даже более мощным источником психологической релаксации и разрядки, чем страшное, мрачное, но безвозвратно ушедшее прошлое. Прелесть того же Ктулху во многом заключается в том, что Древний-то он Древний и погребен в подводных руинах, но когда-нибудь из вод все-таки восстанет. Психологический, компенсаторный смысл такого феномена попробуем разобрать в следующей колонке, а заодно коснемся подробнее странного направления современной фантастики — «Умирающая Земля», родоначальником которого и стал роман Ходжсона.

Станислав Лем в своем сборнике эссе «Мой взгляд на литературу» писал о литературной бесплодности социальных утопий — если общество идеально, то конфликта, движущего сюжет, взять неоткуда, — и о привлекательности антиутопий, в которых автору есть где разгуляться. «Ночная Земля» представляет собой в этом смысле очень удачный гибрид — абсолютно утопический, идеальный мир внутри Пирамиды окружен противоборствующим ему Хаосом, и каждый юный пассионарий, выйдя наружу, может испытать на прочность себя и окружающий мир (их к этому тщательно готовят, но никоим образом не препятствуют). Хаос, таким образом, у Ходжсона стал тем, чем для позднейших утопий стал Космос — с одной поправкой: Хаос, в отличие от равнодушного Космоса, наполнен иррациональным Злом и враждебен человеку. Как ни странно, это обнадеживает — абсолютное Зло предполагает наличие такого же абсолютного Добра, а значит, выход в иной, тонкий план, которого позднейшие утопии/антиутопии лишены.