У антигероя сознание, знание, свобода сплетены в тугой узел, который нельзя распутать. Все вместе нерасторжимо сплетено между собой и с бытием, жизнью и необходимостью. Подпольный превозносит свободу, спонтанность, живую жизнь, хотение, выходящее за грани рассудка и науки, не мотивированное рациональными основаниями действие, “каприз” как главную “выгоду” человека, страдание и разрушение как его главную привилегию. Но все это мыслимо лишь в контексте “усиленного сознания” и в этом только бродиле может зародиться. Живой хочет плодов с древа познания, хочет науки и рассудка, чтобы созидать и действовать, мертвому нужны плоды древа жизни, чтобы отрицать и разрушать. Однако и разрушать мертвый не в состоянии. Его жизненные проявления сводятся к разговорам о жизни. Свобода подпольного проявляется в гимнах свободе, его хотение — в славословиях хотению, каприз — в апологии каприза, разрушительство — в хвале разрушению. Мертвый хочет плодов с древа жизни, но съесть их не может. Он устроен так, что может переваривать только плоды с древа познания: древо познания для него есть вместе с тем и древо жизни. Он знает, что знание — это не вся жизнь, но для него позади знания ничего не существует, и его подлинное знание сводится к знанию незнания.
Антигерой ищет воплощения, но не находит, потому что воплощение для него есть вещь абсолютно невозможная. Но и отказаться от поисков своих и стремлений нет никакой возможности — невозможное для антигероя есть насущно необходимое. Он вечно в движении, которое не имеет перспектив чем-либо завершиться. Он всегда — в процессе становления, не приводящего к какому-нибудь результату. Его вечное становление есть для него вечность бытия и неподвижности, его инерция выражается только в том, что он не может на чем-либо задержаться и остановиться. Вечное беспокойство есть его вечный покой. Антигерой — человек, которому не суждено никогда заснуть и отдохнуть, он может спать только на ногах, как лошадь, потому что сон для него тождествен смерти и небытию: сознание есть его бытие. Но отдых ему и не нужен, ведь он не работает: не может считаться работой движение без достижения и бег на месте. Его работа есть его отдых, его отдых — его работа, его праздники являются его буднями, а будни праздниками, шум его бесконечных речей есть абсолютно ненарушимый покой могилы, а покой могилы есть бесконечный шум его речей.