Новый Мир ( № 2 2009)

не бывало Горенья-Страны! —

режьте и путайте! я островами болезни в спине —

              современного горя всемирного мясом

плавлю вас — режьте: горением-кровью! — как ныне из бездн

стали — пылает страна: наконец-то

                          Огнем-Своей-Сущности —

                                               Ревом-Мильонным:

взрывом гниения: «В Прагу!» — до неба:

                            знамением — бога «сверх-Места»:

быдло-цветением...

«Цветение-Акции» в первой строке рифмуется с «быдло-цветением» — в по­­следней. Единственная по существу привязка к конкретным событиям — название города. Отбивающие ритм двоеточия.

Вот стихотворение, посвященное гибели Константина Богатырева, близкого друга, одного из самых близких. Нападение на него произошло ночью. Поэт не упомянут вообще, даже и в названии. В отличие от «Цветов», боль и гнев сублимированы, стихотворение написано в обычной для Айги манере тихого, неторопливого размышления. Напряженного.

ЗАПИСЬ: APOPHATIC[3]

а была бы ночь этого мира

огромна страшна как Господь-не-Открытый

такую бы надо выдерживать

но люди-убийцы

вкраплены в тьму этой ночи земной:

страшно-простая

московская страшная ночь

Союз «а», строчная буква, определяет внутренний монолог не как начало — как продолжение. Ну и точки нет: нет начала — нет и конца. Метафизическая ночь, ночь мистиков, темнота, скрывающая Всевышнего, но и наполненная Им, двоится, смешивается с темнотой зла. Тьма не может объять свет, но она с хорошо известной нам легкостью гасит свечу одинокого, уязвимого в своей беззащитности, человека. Простодушно-детское «люди-убийцы» добавляет щемящую ноту в религиозно-философский дискурс. Гибель Богатырева, изъятая из политического контекста, из контекста времени, из контекста конкретных обстоятельств, разве что Москва осталась, — поднимается над ними и становится символом безвинной[4]жертвыземной ночи.

Еще о словаре Айги. Ксения Атарова:

«Чтобы дать цельный образ во всей его объемности — увиденный или возникший в воображении, — Айги не хватает слов русского языка. Отсюда, мне кажется, эти конструкции, объединенные дефисами в одно слово („мгновенья-в-березах”, „Разом-я-ты-есть”, „атомом-молитвой-точкой-страха”, „жизнь-как-вещь”, „свет-проруби-оттуда”, „ветр-озарение”, „идеи-отчаянья”, „бого-костер”)». Все это в обилии представлено в «Цветах» и в «Записи».