Новый Мир ( № 2 2009)

Так, размышляя над причинами, выделившими Тверскую улицу (хотя, по справедливому замечанию автора, «главная улица Москвы может быть только кольцевой, не радиальной»), следуя путем Венички Ерофеева от Савеловского вокзала в поисках Кремля и реконструируя первоначальные замыслы московских градостроителей, разрушенные историей, автор совершает удивительное открытие (и оно далеко не единственное в книге). Практически в одно и то же время (1647 — 1652 годы) на вершине и у подножия Страстной горы возникают церковь Рождества Богородицы в Путинках с отдельным престолом, посвященным Неопалимой Купине, и монастырь с редким посвящением Моисею Боговидцу. «Неопалимой Купине и Моисею Боговидцу празднуют одним числом, ныне 17 сентября. Как не предположить, что в середине XVII века Тверская в Белом городе, между Неопалимовской и Моисеевской церквями, была назначена метафорой пути библейского Исхода. В таком уподоблении Кремль с Красной площадью прообразуют Землю обетованную, в виду которой боговидец умер, не вступая». Бредущий этим маршрутом и уже потерявший счет выпитому Веничка, таким образом, идет, как то ни удивительно, путем Моисея, обреченный никогда не выйти из советского египетского плена и не увидеть того, что так ищет и жаждет его душа. Между тем Москва, по нетривиальному замечанию автора, — это и есть Петушки (что явствует уже из заглавия знаменитой поэмы Венедикта Ерофеева).

Собственно, это книга о невидимом Граде. И это — взыскание града невидимого там, где ему вроде бы не место. Это книга о Москве Невидимой — но ощущаемой зачастую столь явственно, что сама видимость готова отступить на задний план. Рустаму Рахматуллину удается облечь в слова то, с чем все мы, москвичи, хорошо знакомы с детства, но что мы не могли бы проговорить столь отчетливо.

Рустам Рахматуллин относится к той редкой категории авторов-«традиционалистов», которым удается отчасти деконструировать средневековое мышление, закрытое от нас несколькими слоями напылений Нового времени. К примеру, что для современного читателя средневековая формула «Царство — это брак»? Не более чем темная метафора. Между тем автор свободно мыслит такого рода «метафорами» и раскрывает их буквальный смысл: «Иван брачуется с Премудростью. И одновременно овладевает городом Святой Софии. <…> Иван насилию над Новгородом предпочел чинное сватовство. И Новгород ответил на любовь Ивана Третьего, отвергнув домогательства Литвы».