Новый Мир ( № 2 2010)

“Лосев предстает поэтом, чье принципиальное свойство — двойное смысловое дно, двувекторная нацеленность. Неоднократно отмеченное совмещение „филологизма” и „лиризма” в его стихах, четкости конструкции и сугубо личностного наполнения этих конструкций способно сбить с толку; кажущиеся уютными, рационально выстроенными, стихи Лосева обнаруживают неожиданные свойства, отзываясь сентиментальностью, болью, ностальгией. Иронически-гротескный тон, пастиш, ассоциативные ряды начинают говорить не о ремесле, но об особенности мышления субъекта, холод оказывается обжигающим. Порой подобное статусное мерцание, „двойное дно” лосевских текстов — и в целом его лирического героя — воспринимается с некоторой долей агрессии: будучи скорее поэтом „центра”, признаваемым широким кругом далеких друг от друга читателей-аналитиков, Лосев мог быть прочитан и как своего рода представитель истеблишмента, носитель нормы (именно в этом причина яркого, но несправедливого фельетона Шиша Брянского).

В данной позиции есть резон, но она ценностно вывернута: то, что выделяет поэта из общего ряда, позволяя ему, как мало кому, жестко и осмысленно оформлять собственные несказуемые интуиции в стихотворных текстах, объявляется общим местом. Думается, прочитанность и известность Лосева лишь кажущиеся, и задача собственно прочтения лосевского наследия стоит во всей ее нерешенности (точнее — решенности обманчивой)”.

Юрий Домбровский. Прошлогодний снег. Реквием. Чужой ребенок. — “Континент”, 2009, № 3 (141).

К столетию Ю. Д. публикуются части неизвестного романа “Рождение мыши” (1951). Из предисловия публикатора: “В мае нынешнего года после статьи, посвященной столетию Домбровского, пришел ко мне ее автор — великолепный, потрясающий Дима Быков. Мы послушали стихи, я показала ему разные разности, убедившись при этом, что он знает каждую строчку и стихов, и прозы. Вот все бы так работали! Но тут и талант какой-то особенный — и писателя, и человека. С одного маха углядел и ненапечатанное стихотворение и „вышел” на „Рождение мыши”. Сказала, что автор не любил этой вещи. Поговорили об особой взыскательности и требовательности к себе. „Да разве Домбровский может плохо писать?! Вы посмотрите, какой энергичный диалог! — и Дима прочел несколько строчек. — Обязательно печатайте!”” (Клара Турумова-Домбровская).