И все равно не нужно превращаться в еврейского завистника, не нужно оплевывать чужой очаг за то, что тебе у него не досталось места. Только вот мне куда деваться?.. Боже, как я мог забыть — конечно же, в исторический фильм!
На кухонном столе оставил записку: “Спасаюсь бегством в Историю. Жди меня, и я вернусь. Вечно твой Викинг”. Викингом, правда, жена меня давно не называет. Слишком уж, наверно, я полинял и раздобрел, хотя и не подобрел. А с тех пор как я тронулся умом, мои временные исчезновения она вообще воспринимает с тайным облегчением: жить в постоянном ожидании неожиданности — утомительное дело.
Провинциальная небогатая теснота автовокзала — здесь я дома, здесь все неподдельно. И автобусная духота, и раздолбанный асфальт, и эти елки-палки по обочинам — здесь никто не притворялся лучшим, чем он есть, и я переносил жару, пот, изнывание в пробках — главное свидетельство процветания — ничуть не менее стойко, чем те, кто был обречен на это судьбой, а не избрал, как я, по собственной воле. Однако всему на свете приходит конец — империям, судьбам, автобусным маршрутам, но дотерпел до конечного пункта я один. Скелет ракеты на детской площадке уже погрузился стабилизаторами в осоку: редкие бетонные пятиэтажки, распадающиеся на составные плиты, понемногу уходили в первозданное болото. Над ними безмолвно кружил ворон, хищно растопырив пальцы-перья на алчно распластанных крыльях. Меж редкими бетонными коробами, словно тени в Аиде, бродили еще более разрозненные алкаши, сами почти обратившиеся в остовы под вылинявшими спецовками, даже не обмененными на китайскийсеконд-хенд.Хранили, стало быть, верность ржавым руинам своего мехзаводика. И никого не изображали, а значит, не были ни рабами, ни лакеями. В отличие от меня, вписавшегося в рынок — в кругооборот торжествующего жлобства и лакейства.
Вдоль берега по колено в воде теснились низенькие и покосившиеся серые сараюшки с воротами на могучую реку, по которой, словно призраки, беззвучно скользили сухогрузы, охваченные легким адским пламенем, — солнце клонилось к закату. Когда-то из этих ворот выносились лихие моторки, но вряд ли из них выжила хоть одна.