Новый Мир, 2000 №02

Уж все, казалось бы, знаешь, но каждый раз, читая что-то новое про быт советских застенков, чувствуешь и ужас и ярость к тоталитарной машине. Вот Челябинский централ образца тридцать седьмого года (М. Шангин, «Тюрьмы»): «Круглые сутки шевелится голая масса, копошатся люди, как черви в банке… Некоторые стоя дремлют. Ноги у них синие, опухшие, зато они первыми выходят на прогулки и возвращаются последними. Им достается лишний глоток воздуха. Под койками тоже жилье: там лежат валетом по восемь человек… Подкоечные чаще умирали. Живые день-два спали рядом с мертвецами, чтобы получить за них пайку хлеба да разделить на несколько человек. Трупы в конце концов вытаскивали волоком. Делали эту работу уголовники… Пытали не всех и взрослых (Шангину было всего семнадцать. — Ю. К.), но КРЕСТ я видел. Крест — это холл при пересечении коридоров. То ли здесь стены скреплены растяжкой — железным прутом в руку толщиной, то ли прут был прилажен специально для пыток. На нем подвешивали узников — кого за руки, кого за ноги, кого за руку и за ногу. Тут же на полу валялись заделанные в смирительные рубахи. Рубаха эта наподобие комбинезона, только широкая. В нее заделывают „клиента“, воду туда заливают, кладут на живот и стягивают ноги к голове. В тюрьме около пятнадцати тысяч заключенных. Не успевают всех вывести на прогулку. Стали водить и ночью. Тогда-то я и увидел его, крест… В ужасе проходим мимо. Висят люди, еще живые, глаза выкачены, пена с кровью изо рта. Жертвы „свежие“ орут на весь этаж, остальные, уже доходящие „до кондиции“, просто мычат…Сидим, 286 узников вместо тридцати, на которых была рассчитана камера».

…Грешный человек, мстительно мысленно заталкиваю я в такую вот камеру кого-нибудь из нынешних трескучих поклонников «Великого Евразийского Проекта Красной Империи» (А. Проханов). Пусть посидит там у параши несколько суток, а потом — выпустить и на грудь — новый «орден Генералиссимуса Иосифа Сталина» (конкурс на который проводила недавно газета «Завтра») — пусть щеголяет. «Того, что пережили мы, — говорила Анна Ахматова Лидии Чуковской 4 марта 1956 года, — да, да, мы все, потому что застенок грозил каждому! — не запечатлела ни одна литература…О том, что пережили казненные или лагерники, я говорить не смею. Это неназываемо словом…Теперь арестанты вернутся, и две России глянут друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили».

Чуть не полвека прошло с тех пор, много воды утекло, сменилась эпоха, а «две России» по-прежнему глядят «друг другу в глаза».

И «та, которую посадили», — со страниц вот этого сборника: благородная, скромная, несгибаемая. Ее мудрость расставляет все по своим местам.

Юрий КУБЛАНОВСКИЙ.

Валерий Черешня. Сдвиг СПб., Издательство «Абель», 1999, 116 стр

Сборники стихов «Пунктирная линия» Льва Дановского, «Сдвиг» Валерия Черешни, «Эдип» Владимира Гандельсмана издательство «Абель» выпустило отдельной серией, в привлекательных обложках цвета серебристого парашютного шелка. Из трех поэтов хорошо известен заинтересованному читателю лишь Гандельсман. Не исключено, что будущие литературоведы дадут имя этой эстетически цельной троице, сформировавшейся в дружеском общении и в стороне от неофициальных (тем более официальных) ленинградских литературных групп времен застоя. Лица вышеназванных поэтов отмечены «необщим выраженьем» и в сравнении с другими, и в сравнении друг с другом, но и общее выраженье, выраженье того, что связало троих, тоже наличествует. Родство их заметно — иногда в пластике языка, еще больше — в верности его тому, ради чего все это стихослагательство и затевается. Ради принятия реальности: для них «поэзия — форма принятия реальности» (В. Гандельсман). Для них реальность реальна, сколько бы вокруг ни стращали виртуальностью. В этом смысле они традиционалисты, витальные традиционалисты, как мне хочется их именовать: есть такая традиция — жизнь, где каждый живущий — новатор от рождения. Новаторство единожды живущего человека они всегда стремились передать своему языку и тогда, когда вокруг многие заходились от новейших языковых проектов. А тут и время вернулось личного языка, вернулось по спирали, закрученной концептуалистами. Точнее, закрученной диалектическим спором новаторов литературы и новаторов жизни — витальных традиционалистов. О стихах одного из них, чье существование в поэзии пока еще критики не тревожили, — этот отклик.

Новая книга Валерия Черешни «Сдвиг», в отличие от двух предыдущих[25], содержит не только стихи, но и прозу в жанре «мысли». Одна из них выполняет почти всю работу критика в его попытке описать язык поэта: