— А соседка, оказывается, говорит по–русски, — закричала она, возвращаясь к Жорику и его семье. — Она мне сейчас...
Семья вытаращила на нее глаза, а Жорик, с трудом скрывая раздражение, объяснил, что соседка — эфиопка, она не может говорить по–русски по очень простой причине: она не знает русского языка.
Но она мне сказала, что тот холм — холм царя Соломона, — растерялась Мария.
— Тетя Маша! — закричал Жорик. — Вы тут у нас перегрелись! Сообразите своим умом: неужели бы мы, евреи, не знали об этом и не сделали из этого холма игрушечку? Мы бы имели с этого дела бизнес, если бы эта куча чего–то стоила. Но это просто куча земли! Просто! Даже если она встала торчком по воле Божьей. Соломона тут и близко не стояло. Я вам тоже говорю по–русски.
— Я хочу на него подняться, — пробормотала Мария. — Просто пойду завтра и подымусь. А что такого?
— Идите! — сказал Жорик. — Идите и идите! Увидите своими глазами, что это именно то, что я вам сказал.
Ночью она почему–то взволновалась. Сама себе она объяснила свое состояние так: приехала за тридевять земель, а не сумела связать концы, не подружилась с этой частью семьи, а ей послезавтра уже уезжать.
Поверхностностью своих мыслей Мария скрывала главное, откуда и шло беспокойство. Говорила ли с ней эфиопка на русском языке или у нее на самом деле от жары отшибло памороки? Как странно вспомнилось! Именно так говорила своим девочкам, Лилии и Астре, их мать, когда они что–то забывали или поступали по–дурному. “Отшибло вам памороки”, — кричала мать и подымала руки вверх, какие–то излишне длинные руки, которые могли достать отовсюду, а она, Мария, была тогда такая забитая после того, как увели ее голубоголовую мамочку! Она боялась длинных поднятых рук. Завтра она обязательно поймает эфиопку и спросит ее как бы ненароком о чем–нибудь по–русски.
Но утром случилось другое. Возник гость. Давний знакомый Жорика с бывшей родины, человек с весело–бессмысленным лицом, какое случается за границей, когда не обязан рисовать на лице мысль, потому как для этого существует специально отведенное время и место жизни.
А заграница — отнюдь не то место.
У жены Жорика в глазах взметнулось смятение: еще один на голову и как бы готовый остаться на день–два. Мария отозвала ее в сторону и рассудительно сказала, что если так все складывается, она запросто уедет в аэропорт вечером и переночует там в кресле, это для нее ничего не стоит.
— Правда? — радостно спросила жена.