Новый Мир, 2000 №06

То же показал, по-моему, и проект ОРТ по всенародному построчному чтению «Евгения Онегина». По поводу этой акции с удовольствием приведу два противоположных мнения двух моих равно уважаемых коллег. Андрей Зорин: «Безусловно, одним из самых ярких проектов всего юбилея стало коллективное телечтение „Евгения Онегина“, когда сотням людей, а в некотором символическом измерении и каждому носителю русского языка дали возможность побыть с Пушкиным на дружеской ноге. <…> Смотреть это зрелище было захватывающе интересно — сегодняшняя Россия говорила о себе пушкинскими словами. И Александр Сергеевич снова не подкачал, в который раз дав возможность своей стране выглядеть достойно»[12]. Татьяна Чередниченко: «Телеканал пометил красивыми латинскими цифрами онегинских строф собственный эфирный календарь. Об этом свидетельствовали лица читающих, каникулярно-радостные, но принципиально далекие от „Вдовы Клико или Моэта / Благословенного вина / В бутылке мерзлой для поэта…“, а близкие бутылкам „пепси“ или „фанты“, сопровождаемым рекламным слоганом „Вливайся!“. Оказавшиеся под руками чтецы произносят доставшиеся строчки без особого старания попасть в нужный тон, напротив — „отвязанно“ демонстрируя свободу от пиетета и собственную праздную стильность. „Евгений Онегин“ в проекте ОРТ слился с опорным жанром телевидения — рекламным роликом. „Фишка“ — в том, что в обычном рекламном ролике обыватели ласкают себя пылесосами, стиральными порошками и подгузниками. К. Эрнст придумал ролик необычный. В нем потребители пылесоса дополнительно обласканы (самообласканы) аристократической по генезису „культурой“. Но в телеконтексте эта „культура“ становится бытовым предметом. <…> Текст встраивается в ряд с не сходящими с телеэкранов „звездами“ наших дней. Так „демократически“ съедается дистанция между духовным аристократизмом пушкинского мира и консуматорными радостями / политической суетой современной культуры. Но одновременно обнажается и пропасть, их разделяющая»[13].

Читатель, наверное, догадался, что вбидение Татьяны Чередниченко мне ближе и в данном случае я к ней присоединяюсь. Именно поэтому отношение Андрея Зорина к этой телеакции и вообще к юбилейному Пушкину мне более интересно, и я остановлюсь на нем подробнее. В противовес общеинтеллигентскому вою Андрей Зорин находит, что юбилей «удался сверх всякого разумного ожидания» и дал нам «Пушкина конца второго тысячелетия. Он получился веселым, домашним, ярким, нарядным, избыточным, назойливым, чуть пошловатым. <…> Из тех Пушкиных, которых видела Россия, этот далеко не худший»[14]. Может, и не худший, может, и прав Андрей Зорин, что «дистиллированного бессмертия не бывает»… Да только бессмертие ли это? А может, смерть? Уж больно далек этот профанированный и оторванный от пушкинских творений образ от того, например, каким он предстает в статьях Гоголя или в серьезных профессиональных исследованиях. Наша эпоха востребовала такого Пушкина — «яркого, нарядного, чуть пошловатого». А еще Пушкина-гея, Пушкина-гастронома, Пушкина-картежника — такой образ ей, эпохе, внятен. Это не новый миф о Пушкине — в мифе живет глубокая правда, а это больше похоже на смену грима на кадавре. И приходится признать, что «русский человек в его развитии» не приблизился к Пушкину через двести лет, как пророчил Гоголь, а ушел от него далеко в сторону.